Евгений Константинович Завойский тоже имел все шансы стать нобелевским лауреатом в области физики или химии. И российская, и зарубежная историография науки однозначно признают за Завойским приоритет в открытии сигналов ядерного магнитного резонанса (ЯМР) в конденсированных средах на ядрах водорода. Однако наблюдавшийся впервые в июне 1941 года протонный резонанс давал нерегулярные сигналы, результаты были плохо воспроизводимы, а начавшаяся вскоре война помешала продолжить исследования в этом направлении.
Имя Завойского также неразрывно связано с открытием и разработкой другого типа резонанса — электронного парамагнитного резонанса (ЭПР), для которого в 1940-е годы было проще получить воспроизводимый сигнал. Официальная дата открытия метода электронного парамагнитного резонанса — 12 июля 1944 года. Это открытие дало толчок к развитию научных центров во многих странах мира, метод начали применять для изучения веществ и интермедиатов химических реакций. Но самое главное, что метод ЭПР в жидкостях и твердых телах появился на два года раньше воспроизводимого метода ЯМР в конденсированных средах, о котором в 1946 году сообщили Феликс Блох и Эдвард Миллз Парселл, ставшие лауреатами Нобелевской премии по физике 1952 года.
Несмотря на то, что ЭПР был разработан раньше ЯМР, кампания по выдвижению Завойского началась намного позже — его номинировали на Нобелевскую премию по физике в 1958–1963 годах и на Нобелевскую премию по химии в 1958–1960 годах. Но людей, выдвигавших Евгения Константиновича, было мало (по слухам, в этом участвовали даже далеко не все активно работавшие советские нобелевские лауреаты по химии и физике, которых к 1962 году в СССР было уже пятеро), и момент был упущен.
Нобелевский лауреат по физике 2003 года Виталий Лазаревич Гинзбург сказал, что физики СССР заведомо потеряли лишь одну Нобелевскую премию — именно ту, которую должен был получить Евгений Завойский за открытие электронного парамагнитного резонанса.
Эта статья лишь чуть-чуть приоткрывает завесу, за которой происходит присуждение самой престижной научной награды XX и XXI веков. Но уже по судьбам семи героев этой главы можно понять, что на нобелевском Олимпе и у его подножия могут кипеть страсти не менее сильные, чем в древнегреческих трагедиях. С другой стороны, не всякий «состоявшийся» нобелиат — идеальный пример для подражания. Среди них были и люди со спорными морально-этическими позициями (например, Фриц Габер, в 1915 году руководивший первой газовой атакой кайзеровской армии на позиции английских и французских войск при Ипре, а в 1918 году получивший Нобелевскую премию по химии за вклад в развитие промышленного синтеза аммиака), и страстные сторонники весьма оригинальных мнений. Некоторые нобелевские лауреаты по физиологии или медицине отрицают существование ВИЧ (например, лауреат Нобелевской премии, присужденной за открытие полимеразной цепной реакции, профессор Кэри Муллис), а Лайнус Полинг, теорией химической связи которого мы пользуемся, мягко говоря, переоценивал терапевтическую и профилактическую роль аскорбиновой кислоты (витамина С).
Никто не отрицает, что список лауреатов Нобелевских премий — красочный образ истории науки XX и начала XXI века, но он, конечно же, не дает полной картины развития химии или какой-либо другой науки. Чаще всего нобелевская медаль символизирует лишь окончание пути к открытию «длиной в тысячу ли», и, увы, не каждый ученый, прошедший этот путь, попадает в заветный список.
В любом случае значение Нобелевских премий для науки и общества огромно, и, очевидно, что еще на протяжении многих лет перед оглашением результатов мы будем гадать, кто станет лауреатами на этот раз. А после торжественного объявления имен — радоваться, что наши предсказания сбылись, либо рассуждать о том, что им помешало сбыться.
1920. Ловушка Дина-Старка
Химиков разных специализаций — органиков, неоргаников, физхимиков и тем более аналитиков, несмотря на разноплановость объектов исследования и, временами, выяснения того, какая же химия для нас является наиболее важной, объединяет одно и то же вещество — вода, без которой, как пелось в старой песне, «ни туды и ни сюды».
Вода везде — она греет реакционные смеси в водяных банях и охлаждает пары веществ, струясь в рубашке холодильников, она создает разрежение, шумя в водоструйном насосе, разрушает чувствительные к её действию химические связи и позволяет определять состав различных смесей с помощью титриметического анализа. Даже космохимики, объекты исследования которых расположены не там, где они могут их потрогать, а в далекой-далекой галактике, могут увидеть сигналы воды в спектре газопылевых туманностей. Может показаться, что столь общее для всех вещество будет самым простым (в смысле свойств) и самым хорошо изученным, но вода имеет много гитик — скорее всего это не самое простое вещество, а наоборот — самое сложное, свойства которого пытаются опровергнуть почти любое химическое правило.
Существует 15 форм твердой воды, до сих пор не ясно, каким количеством жидких фаз может похвастаться это «незамысловатое» вещество. Атомы водорода и кислорода в воде находятся в опасной близости друг к другу, однако эта близость не дестабилизирует воду, а её молекула очень устойчива. Вода везде, она попадает даже в те материалы, которые её боятся — гидрофобные. Для кондитера или повара, который готовит желе или суфле с водой, жирами и маслами, это даже хорошо, но, несмотря на все сходства кулинарии и химии и их очевидное различие — в химии сваренные продукты не принято дегустировать, — добавляется ещё одна трудность: если продукт реакции представляет собой эмульсию, в которой содержится вода, выделить продукт будет очень сложно. Чтобы избавить его от влажных объятий дигидрогенмоноксида, придётся потрудиться не на страх, а на совесть. Именно в битвах за чистый безводный продукт и появилось замечательное устройство, которое можно найти в каждой лаборатории.
Эрнст Вудворд Дин родился в 1888 году в Таунтоне, штат Массачусетс, изучал химию в Университете Кларка в Ворчестере. Закончив обучение с отличием в 1910 году, Дин занялся исследованиями кинетики гидролиза сложных эфиров карбоновых кислот в Йельском университете. Получив степень доктора философии в 1912 году, он начал преподавать химию в колледже. В колледже он начал встречаться с одной из студенток, Глэдис Мойер, на которой в 1915 году, как честный человек, женился. Непонятно — то ли по причине подмоченной репутации преподавателя, то ли опасаясь, что на жалованье преподавателя колледжа не сможет содержать семью и удовлетворить запросы молодой жены (возможно, тут было и то, и другое), Дин бросил преподавание и в 1915 году начал работать в Исследовательском департаменте отдела Горнорудного управления США в Питтсбурге. На новом месте работы Дин изучал способы перегонки нефти и изучения её состава. И именно там он встретился с эмульсиями, которые вызывают головную боль и у современных нефтяников.
