— Это ты двоечница! Естествознание перечитай. О половозрелых самках оборотня особенно. Ты лучше послушай меня. Волчий лес, он мало от Заветного отличается. И там ты не девкой румяной бегать будешь.
Алия побледнела:
— Ты на что намекаешь?
— На то, что меры надо принимать заранее, сейчас, а то потом поздно будет!
Лаквиллка смотрела на меня непонимающими глазами.
— Вот вернешься ты к бате брюхатая, то-то он порадуется, как ловко Серого отшил, а уж как Серый будет рад! Два дурака! Матери-то твоей нет, чтобы рассказать им про оборотней!
— Я сбегу! — взревела Алия и бросилась собирать вещи. Сидящие в комнате с удивлением уставились на зареванную Алию, не понимая, что происходит. И только смекнувший что-то вампир поинтересовался:
— Ну и куда ты собралась?
— К волку, в его логове буду жить.
— А не боишься, что на полдороге скрутит?
Лейя, все это время недоуменно хлопавшая глазами, поинтересовалась:
— Что происходит?
— Расстраивается, что на два месяца в глухомань закатают, сиди, вой там волком на луну, — пояснила я и перевела разговор на другое: — Ну а у тебя, Вань, как дела?
Сиятельный в который раз вздрогнул. В общем-то и у него жизнь пошла кувырком, мало того что вся нечисть Заветного леса явилась полюбоваться, так ему теперь предстояло знакомиться с историей собственного государства, с географией, со всеми государями, которые вокруг его царства будут находиться, и, на всякий случай, с остальными, мало ли, вдруг Феофилакт Транквиллинович просчитался с местом появления его вотчины.
А Анчутка еще и пугал, пытаясь вспомнить, не от тридевятого ли царства, тридесятого государства он отрывал остров Буян? А я Ивана радовала веселыми историями о Лихе, которая, может статься, будет бесплатным приложением к империи.
Велий вошел так непринужденно, что я возмутилась. Вспомнила, что давно не пускала в ход свои способности, и решила тут же, не вставая с кровати, сдать экзамен по сложной магии. Из тумбочки с утробным воем вывалилась свора моих конспектов и, скаля зубы, пошла на мага, зловеще поигрывая страничками.
— Кыш в архив! — рявкнул на них маг. Конспекты, завизжав, выскочили из комнаты, устроив в коридоре переполох.
— Эй! Куда?! — подпрыгнула я. — Мне ж еще «хвосты» сдавать!
Но Велий решительно усадил меня на кровать, выудил из кармана помятый букетик фиалок и, встав на одно колено, проникновенно попросил прощения:
— Если я и сделал что-то, то только для того, чтобы не расставаться с тобой, не беспокоиться, где ты, и каждый день тебя видеть.
— В общем, только о себе и думал, — проворчала, сунув голову в дверь, овечка. — Типичный самец.
— А как же конспекты? — пропищала я.
— Да ладно тебе! — Велий поднялся на ноги и отряхнул колени. — Что ты, их за полтора месяца не отыщешь, что ли? — Увидев мои сжатые кулаки, поспешно добавил: — Зато мы все время будем вместе.
— Подлиза, — отстранила Велия овечка, — пойдем, рыжая, надо пошептаться.
— Что сегодня за вечер! — воскликнул Аэрон. — Эта рыжая со всеми успела пошептаться!
Я показала ему язык, но овца нетерпеливо дернула меня за подол, и я выскочила в коридор, уткнувшись носом в мосластого, робко озирающегося мужика.
— Вот, Степан, — обратилась к нему овечка, — покажи.
Немного стесняясь, Степан протянул яркий лубок, на котором богатырь Еруслан седлал пернатого змея. Я похвалила, а овечка затопотала ногами.
— Да ты не понимаешь, не понимаешь! — закричала она и понизила голос: — Он лубошник, а у тебя архив. — Я все еще ничего не понимала, овечка притопнула Копытцем. — Если мы нарисуем подлинные похождения Древней нечисти, да с выписками из документов… — Овечка подмигнула.
— То Древние нас на много-много маленьких ягнят порвут? — договорила я за нее.
— Но мы же не станем подлинную историю писать, а что-то на нее похожее, можем имена поменять и подписать, что автор за случайные совпадения ответственности не несет. Тебе четверть от дохода.
— Половина, — отрезала я. Овечка, попыхтев и обозвав меня вымогательницей, согласилась.
— Насекретничалась? — с ухмылкой спросил Велий, а я задрала нос. Еще неизвестно, кому будет хуже от того, что я попала в архив!
Последняя неделя перед практикой прошла в суматохе. Лейя летала на крыльях любви, не замечая угрюмости Алии и Аэрона, и, расчмокав всех на прощание, укатила с Сиятельным в золотой карете в международное турне. Ей, как будущей императрице и по просьбе будущего императора, вместо практики вышла увлекательная поездка. И хотя Феофилакт Транквиллинович вздохнул, сказав, что так не годится, ничего хорошего из недоученных императриц не вырастало, он все же сдался. Однако пойти на уступки Алие не согласился, заявив, что это не его прихоть и от того, что вилколак останется здесь, в Школе никому легче не станет.
Я велела Алие крепиться, ни в коем случае не перекидываться в волка и не снимать колечка, пообещав, что я что-нибудь обязательно придумаю. Хотя что можно придумать — не представляла.
Школа опустела, как и в прошлом году, даже неугомонная овечка укатила в Княжев. Домовые занялись мелким ремонтом, на этажах запахло краской, и шага нельзя было ступить, чтобы не извазюкаться в извести. Даже обедать мы стали в летней кухне, которую Гуляй быстро организовал в парке. Кушать в окружении мелкой нечисти было не в пример веселее, чем с учениками, но делать это приходилось с опаской. Мало того, что в мою тарелку постоянно кто-нибудь норовил залезть ложкой, туда еще все время пытались кинуть какую-нибудь гадость, а чтобы скамейку клеем намазать или во время еды отрезать у сапог подметки, это и вообще легче чиха. Кормила нас в основном шишимора Дунька; сама росточком в локоть, она важно разгуливала по столу, как по проспекту, играючи размахивая половником вдвое больше нее и беззастенчиво суя нос в чужие миски:
— Чего не едим? — постукивала она сапожком, глядя мне в глаза. — Невкусно?
— Очень вкусно, — уверяла я, только сумасшедший может сказать правду шишиморе в глаза, — уработалась, чахну в архиве.
— Куда лапу тянешь? — визжала Дунька, с медным звоном опуская половник на голову сажевого бесененка, чтобы отобрать, обтереть о фартук и вернуть на законное место в мою тарелку кусок курицы. — Кушай, кушай, деточка. На вот тебе еще конфетку. Вкусная, сладкая.
Конфетка эта выглядела так, будто ей угощалось уже не первое поколение нечисти.
— Спасибо, в архиве съем.
— Алхимикусу только своему не давай, — посоветовала шишимора. — Кстати, чего это он не ходит за общий стол? Брезгует?
— Что вы, — махала я руками, — отвык просто.
Алхимик, надо сказать, оказался на удивление молодым, и от паука, к моему счастью, в нем осталась разве только привычка одеваться в черное. Иногда он разбивал колбы, ошибочно полагая, что у него все еще восемь рук, и как-то раз за чаепитием признался, что чувствует себя так, словно по непонятной причине свел глаза в кучу и теперь испытывает огромное желание развести их обратно.
