Loreen — Under Ytan
Я выхожу из нового дома Валерии, не испытывая ни триумфа, ни угрызений совести, ни, уж тем более, сожалений. Мною владеет стойкое ощущение правильности и закономерности происходящего и моих поступков.
Сажусь в машину, жду Леру: у неё сейчас закончилось её занятие по йоге, по пути домой она заедет в детский сад за дочерью. В ближайшее время мне предстоит самое сложное — наш диалог, по итогам которого мы либо станем семьёй, либо врагами. У меня нет ни одного запланированного слова, не говоря уже о чёткой стратегии ведения судьбоносной беседы. То, что я сказал её мужу — чёртов блеф, я совсем не уверен в том, что она согласится, поскольку очень хорошо помню, как однажды уже получил отказ, и тогда всё случилось совсем без отягчающих обстоятельств. Теперь же моё вероломное участие в крахе её семьи может стать причиной необъятной ненависти в мой адрес. Ну, я бы такое не простил! С другой стороны, уже уничтожено самое главное наше препятствие — её семья, и если мой расчёт верен, то у неё просто не остаётся иного выбора, кроме как идти на поводу МОИХ желаний.
Поэтому у меня нет никакого плана: буду действовать по ситуации. Есть нечто, что возникает между нами, когда мы рядом… Какой-то энергетический обмен, диалог на уровне мыслей, ощущений, необъяснимая мощнейшая связь, словно сливая свои энергии в одну, мы создаём собственный мир, где пространство и время принадлежат только нам двоим. И это, я знаю, и есть моё главное оружие!
Её машина появляется на пятнадцать минут раньше, чем запланировано, и, судя по её взглядам на мой внедорожник, она уже поняла, что я здесь.
Выхожу, занимаю традиционно ждущую позу — хочу напомнить ей о том прошлом, где мы дарили друг другу любовь, нежность и самое настоящее, солнечное счастье. Да, мы оба были солнцами друг для друга, и сейчас я делаю всё то, что делаю с целью вернуть всё это.
Лера игнорирует меня, и я понимаю, что её обида за наше чудовищное прощание и моё отсутствие в течение последних трёх месяцев гораздо сильнее, чем я предполагал изначально. Это плохие новости, но не катастрофа.
Я наблюдаю за тем, как она достаёт дочку из кресла, отправляет её в дом, захлопывает дверь, открывает багажник, ловлю каждое её движение и взгляды, которых больше нет, она взглянула лишь раз в мою сторону, вижу, как достаёт из машины пакеты, спокойно закрывает её электронным ключом и также равнодушно поворачивается ко мне спиной и направляется к своему дому.
Полный игнор. Чёрт. Это плохо. Это очень плохо. Но я не намерен сдаваться и больше не доверю наше будущее твоим решениям и обидам, Лерочка!
В считанные секунды, уже не думая ни о чём, оказываюсь рядом с ней и хватаю за запястье — не пущу! Не отдам! Не позволю уйти! Не позволю ответить нет!
И сами собой из меня вырываются простые слова «просто правды»:
— Не стоит идти туда. Я рассказал ему…
— Что рассказал? — сдавленно шепчет она.
— Всё.
— Что всё? — первый резкий возглас, почти крик, не обещающий ничего хорошего…
Но я пру напролом — или всё, или ничего:
— Как мы были вместе два года, как встречались втайне от него, как ты любила меня, как ты была со мной. Я сказал ему, что забираю тебя навсегда!
Такого выражения обречённого разочарования на лице своей женщины я ещё не видел ни разу. Её рука замахнулась, чтобы влепить мне как следует за содеянное, но я и не думаю её останавливать: пусть! Во-первых, честно заслужил, во-вторых, с этим ударом из неё выйдет если не всё, то хотя бы часть негодования. И я знаю своё лицо: даже малейшего удара достаточно, чтобы у меня пошла носом кровь, и это будет мой козырь — увидев её, Лера обязательно смягчится.
Однако удар её оказался куда более тяжёл, нежели я мог себе представить. Ну и пусть! Пусть в этой тяжести будут все её обиды и боли в мой адрес, все разочарования.
Носом мои потери не ограничились: у меня полный рот крови, я сплёвываю, но кровотечение не останавливается, и это начинает меня нервировать, потому что не даёт приступить к главному — к разговору.
Я поднимаю глаза на Леру и обнаруживаю ужас на её лице, она закрывает его руками, прячется от меня, ей стыдно, а я, пользуясь моментом, стремлюсь расставить все точки:
— За что? За эти три месяца или за твою семью?
— И за то, и за другое…
Аллилуйя! После этой фразы, вернее, уловив именно те интонации, те самые заветные нотки, которых так ждал, я уже знаю, что она поедет… Она сделает это!
И именно в этот самый момент, неизвестно откуда во мне поднимается одной волной, одним гигантским цунами вся моя прошлая, почти уже забытая боль обречённой тоски по ней, всё то, что заставило меня искренне жаждать смерти, всё то, что превратило меня в слабака, в немощного и беспомощного старика, неспособного влиять на собственную жизнь, то, что заставило наступить на горло собственной чести, оглушить свою совесть и совершить этот чудовищный шаг, который, я знаю, будет мучить меня, терзать очередным чувством вины до конца жизни…
И я отвечаю ей жёстко, впервые в своей истории испытывая злость и негодование на человека, который упорно не покидал моих мыслей, мечтаний и снов с 17 лет:
— Кто-то должен был разрубить этот чёртов узел под названием «твоя семья»!
Кровь не останавливается, залив мне горло, футболку, я сплёвываю, но это мало чем помогает, и упорное кровотечение злит меня ещё больше. Тем не менее, я хорошо осознаю, что обязан объяснить ей своё отсутствие, что она сейчас, скорее всего, принимает решение, и что моя ошибка, совершённая в пылу собственных отрицательный эмоций, может оказаться для меня фатальной. Поэтому я делаю над собой усилие и объясняю ей:
— Мне нужны были эти три месяца, чтобы развестись и не остаться на улице. Ханна подготовилась уже очень хорошо: тех фоток, которые она наклепала, хватило бы для любого суда, чтобы оставить меня голым совершенно. Ты стала бы жить со мной в шалаше?
Она молча стягивает с себя тонкий шёлковый шарф с переливами лимонно жёлтого и бирюзового цветов и, вытирая им мои губы и шею, очень тихо, так тихо, что у меня сжимается сердце, и в одно мгновение злоба сменяется щемящей нежностью, говорит:
— А ты думаешь, нет?
Конечно, я так не думал! Конечно, я ждал, что ты пойдёшь за мной куда угодно, даже если б я был нищим неудачником, если б потерпел крах, если б не мог предложить тебе ничего, кроме своих объятий, я бы наделся, что ты примешь меня любым…
Она вытирает мою кровь, по её щекам ползут слезы сожаления, она потрясена, шокирована неожиданными для неё переменами, но плачет оттого, что разбила мне лицо… И в это самое мгновение, когда я на пике своих отрицательных эмоций, потому что так зол не был ещё никогда в своей жизни, и случается то, чего я ждал: её концентрированная нежность окутывает меня тёплым, мягким, усмиряющим одеялом, она уже простила меня, приняла мой поступок и готова идти туда, куда я поведу её, она покорилась той судьбе, которую я пишу для нас обоих не самым идеальным почерком. Мы уже оба приняли и признали свое единство, принадлежность друг другу и общее, совместное будущее, каким бы оно ни было. Время вокруг нас замедляется, мы погружаемся в свою собственную сферу, за тонкими, хрупкими стенками которой оба меняемся, оставляя боль, страхи и недоверие за её пределами, вновь сплетаясь мыслями, энергиями, своими сущностями в ОДНО.
