– Ну вы сравнили. – Бабка выкатила грудь, словно Васек был ей родный сын, за которого она испытывает гордость. – Васенька же наш, малгородский. А тот, кого вы стоптали, какой-то боярский сын. Воет сейчас в доме головы: и тут-то ему больно, и там-то ему больно…
Васек безнадежно плюнул, матюгнувшись:
– Доигрались!
– Ты-то чего переживаешь? Это ж нас ловят.
Но Шишиморка закивала головой:
– Сердце-вещун беду чует. Ищут нашего Васеньку за сговор с ведьмами, за то, что он сына боярина Мытного загубить решил.
Я посмотрела на вора, а тот как-то печально смотрел на плывущие по небу облачка, словно спрашивал: «Ну и где справедливость?» Я велела развязать его, втайне надеясь, что сейчас царек сиганет от нас со всех ног и мы избавимся от пленника, который при сильной нужде всех нас сможет в бараний рог скрутить, но заметно загрустивший ухорез словно и не заметил так давно чаемой свободы.
– Бабуля-то наша где? – осторожно поинтересовалась Ланка, и Шишиморка, снова стрельнув глазками вокруг, сделала пальчики рогаткой, так, на всякий случай.
– Вот, – начала она, оглаживая подол, – Марта, значит… В общем, велела она вам передать, что, если с ней что-нибудь случится, быть вам за нее магистершами, живите дружно, не ссорьтесь, а наши уж чем смогут – помогут вам.
– Эй! – взревели мы с Ланкой басом. – Бабуля где?!
– Так ить… Мы мятежники теперя… Мало того что Митяй Кожемяка дубьем егерей отходил, так ить еще кабанище этот, Селуян, воевода дурневской дружины… Ворвался прямо в дом головы и давай тузить боярского сына: где, мол, моя Маргошечка?
– А-а, – сразу сообразили мы, отчего боярский сын лежит пластом. – И что с ним сталось?
– Ну, как положено, – пожала плечами Шишиморка, – в цепях теперь, в темнице, кручинится и грустные песни поет.
Я покосилась на нашу специалистку по проклятиям, она мечтательно лыбилась и потирала ладошки, прям как муха на навозной куче. И глазки у ней были такие же мушиные – пустые и бессмысленные. Это меня разозлило, и я закричала возмущенно:
– Да объяснит же мне кто-нибудь, в конце концов, чего ради вся эта кутерьма?
– Бабка ваша сказала, что мало ей денег и теперь все воры будут в Ведьмин Круг дань платить, – подал голос Васька-царек.
На поляне стало так тихо, что обеспокоенная нашей внезапной пропажей высунулась из кустов Брюха. Я проворно ухватила ее за поводья, пытаясь подтянуть к себе, а Ланка пролепетала:
– Чушь какая!
– Именно в чушь люди и верят, – буркнула я, пытаясь сообразить: могла наша бабуля отмочить такое или не могла?
– И кто ж тебе, соколик, сказал энту глупость? – осторожно поинтересовалась Шишиморка.
– Фроська Подаренкова – архиведьма ваша. Приехала, понимаешь, в столицу, поотращивала, понимаешь, уважаемым людям рога на голове и сказала: «Носить их будете, пока денежку в Ведьмин Круг не пошлете». А уважаемые люди страсть как не любят таких угроз.
У меня так сердце и упало. Ланка же, наоборот, зафыркала кошкой, потом заорала, гневно топоча:
– Где эта Подаренка? Где эта жаба пучеглазая, ящерица бесхвостая, подайте мне ее сюда!!! Я ж ей все ее наглючее личико расцарапаю!!!
Лет семь тому назад явилась вдруг в Ведьмин Лог всеми забытая Жабиха – угрюмая и не любимая никем ведьма. Никаких правил Ведьминого Круга Жабиха не признавала, всех дичилась, зыркала из-под нечесаных косм сумасшедшими, горячечно блестящими глазами, не переставая бормотать что-то несвязное. Место ей было в Гнилых Урочищах, как раз между Лаквиллом, бирюками и болотниками. Там, где, по слухам, до сих пор водилось что-то древнее и жуткое.
Стоило бабке увидеть Жабиху, как она тут же вызвала из Дурнева Рогнеду с Августой, а нас попробовала спихнуть на другой край Лога, в деревеньку Кулики. Только мы с Ланкой как-то не спихнулись. Стоило провожавшей нас ведьме на секунду отвлечься, как мы нырнули ей под руки и со всех ног припустили назад, поскольку, как раз за месяц до этого, бабка пожаловала нам чины гроссмейстерские и мы очень серьезно относились к своему новому положению, искренне полагая, что должны во все лезть и везде совать свой нос.
Когда мы ворвались во двор, бабка, Рогнеда и Августа пили чай за дубовым столом, величественно прихлебывая из расписных фарфоровых блюдец. А перед ними смешно прыгала, сюсюкая и оглаживая по плечам хрупкую девчушку, не старше нас, Жабиха.
– Вот она, Фросечка, подарочек мой, – лепетала полоумная старуха, а Фросечка, вся беленькая, чистенькая, ела трех ведьм васильковыми, стеклянными, как у куклы, глазами и с такой наглостью на лице, что у меня и Ланки сразу зашевелилась ревность и зачесались кулаки. Видали мы таких тихонь: ручки-ножки как лютики, личики – хоть сейчас Пречистую Деву с них малюй, но при этом такие оторвы!
Бабка Марта недовольно стрельнула в нас глазами и поинтересовалась высокомерно у Жабихи:
– Чего ж ты от нас хочешь-то?
– Хочу ей удел свой передать, – засеменила к столу Жабиха и попробовала цапнуть своей заскорузлой клешней холеную ручку нашей бабушки. Марта руку отдернула, но, сделав губки ниточкой, сказала:
– Ладно. Запишу Урочище за Ефросиньей Подаренковой.
– А уж я ее выучу, ох как я ее выучу! – закивала головой Жабиха, и что-то не понравилось нам в радостном блеске ее глаз. Она ухватила Подаренку за бок и, с силой нажимая на затылок, заставила поклониться всем присутствующим, включая нас, что Фроське явно не понравилось, во всяком случае на меня с Ланкой она зыркнула с неприкрытой злобой. Однако безропотно ушла со своей Жабихой селиться в одном из гостевых домиков.
– Что-то будет, – хмыкнула носатая Августа, а расстроенная Рогнеда подтвердила:
– Будет, только вот знать бы что.
А бабуля, поманив нас пальчиком, взглядом велела усесться на свободные табуреты и устроила допрос:
– Ну-ка, гроссмейстерши, отвечайте, чего это такое? Если к полоумной ведьме вдруг, на ночь глядя, в дверь стучится этакий вот божий цветочек хлебца попросить?
Мы с Ланой по ту пору увлекались книжками о страшных злодеяниях, потому в голос заявили:
– Разбойники. Хозяйку выманивают, чтобы убить и ограбить.
– Ведьму?! – удивленно приподняла бровь Августа, а добросердечная Рогнеда рот открыла, удивленная нашим предположением.
Я смутилась, действительно, кто же ведьму грабить будет? Сумасшедших нету… Хотя кто их знает там, в Урочищах. А окрыленная Ланка затараторила:
– Нищие, решили на жалость давить. Калеку ненастоящего ведьме не подсунешь, болезного она еще не дай бог вылечит, а ребенка малого, дитя милое, пожалеет, еще и в дом заведет.
– Там ее и ограбят, – решила гнуть свою линию я, а бабка посмотрела на меня с досадой: все-таки одна из внучек бестолочью уродилась. В Ланке ж, наоборот, словно ключ умных мыслей забил.
