– Вы даже не представляете, как мне хочется сейчас же упасть в обморок!
Притворяющееся спящим и ничего не ведающим Дурнево было разбужено истошным криком – так орут баньши, предчувствуя злое будущее, или поросята, которых хозяин навестил с ножом-свиноколом, так орет связанная ведьма, за которой гоняется чернокнижник. Никакие амулеты меня остановить уже не могли. Конечно, была определенная дрожь в коленях, но еще страшнее было слышать, как топает в двух шагах за спиной, шипя и чертыхаясь, златоградец и как Зюка скачет вприпрыжку, снося молодую крапиву саблей. «Вжик, вжик!» – свистело сзади. Псы заходились лаем, скотина в хлевах разноголосо возмущалась, выскакивали из домов дурневцы. Мой крик о помощи был совершенно бесполезен, потому что начинала я в одном конце улицы, а заканчивала уже в другом, вызывая недоумение у людей, да еще и проклятый златоградский чернокнижник сбивал население с толку, коварно крича мне вслед:
– Мариша, не надо так отчаиваться! Первая брачная ночь не так уж и страшна! – при этом так издевательски хохотал, что я невольно начинала оправдываться, отвлекаясь от самого главного:
– Не верьте ему! Я его первый раз вижу!!!
Мы резво пробежались по всем улицам, устроив переполох, а на центральной площади смяли группу серьезных граждан в форменных кафтанах столичной стражи. Я боднула в живот осанистого мужчину со знаком великокняжеского сотника, и меня тут же вздернули в воздух, сурово и осуждающе рассмотрели со всех сторон, причем сразу узнав, если судить по тому, как азартно сверкнули глаза княжьего человека. Я успела заметить, как Илиодор, едва я угодила в лапы стражи, с бега перешел на вольный прогулочный шаг, приобняв и обезоружив Зюку. Не дойдя шагов десяти, небрежно-светски поклонился:
– Рад вас видеть, Федор Велимирович.
Я спешно порылась в голове, что-то такое припоминая, и едва не застонала, вспомнив, что Федором Велимировичем, кажется, звали боярина Решетникова, который отвечал за личную безопасность Князя.
– А вы быстро добрались, – хмыкнул златоградец, оглядывая все прибывающий отряд.
– Вашими молитвами, – буркнул Решетников, и я поняла, что златоградец ему чем-то не нравится. Дядька сразу стал мне симпатичен, я поспешила наябедничать:
– Вяжите его, он чернокнижник.
Боярин внимательно посмотрел на меня, а потом, сощурившись, на Илиодора, пытающегося не давать Зюке ковырять пальцем галуны на форме княжьих стражников. Илиодор лишь на мгновение отвлекся, прямо и твердо взглянув в глаза Решетникова, заявил:
– Бессмысленное обвинение.
Меня затащили в дом старосты. Сам староста, испуганный и ничуть не заспанный, сидел на лавке в нагольной шубе и с барашковой шапкой в руках, все его семейство рядышком, тоже одетые, словно ждали, что сейчас их похватают и отправят на каторгу без всякого суда. Едва Решетников переступил порог, как староста бухнулся ему в ноги, старостиха тоже сползла с лавки и заголосила, дети поддержали.
– Будет! – жестко обрезал этот ор Решетников, поглядел с суровой задумчивостью на согнутую спину и махнул рукой: – Ладно, староствуй, пока не закончили разбирательство, но уж если виновен… – Он многообещающе погрозил пальцем, горница снова огласилась воем, но на этот раз потише, чтобы не раздражать вельможу, но выказать покорность.
Илиодор, к моему удивлению, тоже раздавал указания княжьим людям, велел отыскать его телегу и доставить на площадь. Я недоуменно взирала на боярина, но тот мрачно молчал. А потом меня и вовсе, без всяких объяснений, заперли в кладовой, опасаясь, видимо, что из комнаты я смогу улетучиться через окно или печку. Там я просидела целый час. В темноте, один на один с грустными мышами, которые шебуршались в темноте и вздыхали, дожидаясь, когда я покину их вотчину. Воспользовавшись возможностью, я зубами развязала хитрые узлы, наверченные проклятым чернокнижником на моих руках, и стала со злостью сдирать его амулеты. На удивление, это оказались: тяжелый серебряный гребень с крупными каменьями, два недешевых браслета в виде драконов, грызущих свои хвосты, и монисто в несколько рядов. Все это было очень старое на вид и ценное. Нынче такого не встретишь. Если этот скупердяй не пожалел столько добра, значит, боялся меня, утешилась я мыслью. Однако радость была недолгой.
Дверь открылась, глаза резануло после темноты, и Илиодор грубо вырвал меня из кладовки, дернув за руку и предупредив:
– Не вздумайте глупостей делать, гроссмейстерша, – еще раз тряхнув меня за руку, спросил: – Я могу надеяться на ваше благоразумие?
В этот миг он мог на что угодно надеяться, потому что я онемела или просто лишилась дара речи. Златоградец не переставал меня удивлять – за какой-то час он сумел полностью преобразиться. Его белые одежды внушали бы трепет почтения, если бы не ярко-алые перчатки, сапоги и кушак с золотыми кистями златоградского инквизитора. Я попятилась обратно в кладовку: если чернокнижник из него получился довольно веселый, то с Илиодором-инквизитором мне ничего общего иметь не хотелось. Волосы он забрал в хвост, отчего голубые глаза стали казаться глазами психопата и фанатика; он больше не улыбался, а очень неприятно и страшно каменел лицом. Я присела, упираясь изо всех сил в косяки, но златоградец, неприязненно поморщившись, кликнул стражу, и те меня выволокли. Никаких мыслей о том, чтобы перекинуться кошкой или вылететь вон сорокой, в голове не было.
В горнице, за круглым столом, укрытым белой скатертью, сидел Решетников, рядом с ним – писарь с толстым талмудом. Меня с силой усадили на стул напротив боярина, поставив справа и слева по подсвечнику в три рожка. Илиодор встал за спиной, предупредительно положив руку на плечо, видимо опасаясь, что я проверну что-нибудь напоследок. Все серебряные безделушки он у меня отобрал, и теперь, косясь себе за плечо, я в первую очередь натыкалась взглядом на кроваво-алую перчатку, отчего у меня екало в животе и я сжималась, как замерзшая синица.
– Вы Маришка Лапоткова, гроссмейстерша Ведьминого Круга, – отчеканил Решетников таким грозным голосом, что, будь я даже Пульхерией-молочницей из Малгорода, все равно бы кивнула.
Как-то совершенно не тянуло кочевряжиться с инквизитором-чернокнижником за спиной. Да и боярин смотрел так, словно собирался меня спалить прямо здесь, в доме старосты. Вот как привяжет меня к столу да огоньку подбросит…
– Где ваша бабка и остальные ведьмы?
Я опять покосилась на Илиодора, но он беззлобно ткнул меня кулаком в щеку, заставляя смотреть только на Решетникова.
– Скончались, – прошептала я, понимая, что пыток не избежать.
– Каким образом? – растерялся боярин, приподняв бровки.
Писарчук, до этого старательно записывающий допрос, оторвал нос от бумаги и выжидательно уставился на меня.
– Сестра – в битве с мятежницей Фроськой Подаренковой. Бабушка – от тоски по ней, остальные – на тризне, от перепою, наверное, брагой отравились, она у нас на травках. – И я задумчиво уставилась в скатерть, опять с тоской мечтая об обмороке.
