Она подняла руку, и тело Нерона поднялось высоко в воздух. Его плащ, перекинутый через одно плечо, развевался на ветру, булавка прижалась к горлу. Игла внутри нее пела. Пела ее месть. Она опустила руку, и Нерон упал на тротуар, подогнув под себя ноги. Судя по хрусту, обе сломаны, подумала она. Но ей было все равно.
– Нечто стоит между Дженетриксом и его близнецом. Темный, – сказал он и слегка рассмеялся, поморщившись от боли, – уничтожит этот барьер, и миры столкнутся друг с другом, и настанет конец всему.
– Да, мне говорили, что грань между Темным и Избранным очень тонка.
Да, какая-то часть внутри нее действительно жаждала разрушения, но это было еще не все. Она хотела и другого: справедливости и милосердия, выпить с Алби, целоваться с Мэттом, смеяться с Эстер. Она хотела проснуться утром, когда мир осеняется новым и прозрачным светом, побежать на берег озера. Ей хотелось сидеть в тишине крыла Современного Искусства Чикагского Института Искусств, смотреть на окна архитектора Фрэнка Ллойда Райта, думать о Камероне. Она хотела научить Мокса водить машину. Ей хотелось прочесть Манифест нереалистов целиком. Ей снова захотелось посмотреть, как кубик льда танцует в шейкере для коктейлей.
Ей оставалось только надеяться, что эти желания перевесят все остальные.
Слоан подняла руку, в которой находилась Игла, и представила себя глубоко в океане. Она – подросток; в то время она знала все о Кощее, человеке, который не мог умереть, спрятавши свою душу в Иглу. На нее со всех сторон давила вода, жег огонь магии, было так больно, что она буквально отбивалась от этой хватки. Но за этой болью таилось что-то еще – муки голода. Когда-то она написала в своем дневнике: это чувство, равное тому, как если бы ты хотел чего-то так сильно, что был бы готов умереть, лишь бы заполучить это. Это было осознание того, как глубоко, как отчаянно она больше не хочет быть пустой.
Она представила себя в самом эпицентре Слива. Все вокруг было скрыто стеной кружащихся обломков. Пыль прочертила дорожку в воздухе, покрывая ее плечи; она была объята обломками камней, кусками плоти, осколками костей. Волосы хлестали по щекам, попадали в рот, и все же магия требовала еще. И еще.
Еще.
Она сфокусировалась на Нероне, протянув в его сторону руку. Ту самую, с Иглой внутри и с паутиной шрамов, которые остались после того, как она, словно животное, грызла свою собственную плоть, чтобы высвободиться из капкана. И если желание было тем самым источником энергии для магического действия, то в таком случае, все, чего она хотела, – это жизнь Нерона, каждая минута его жизни. Он выкатил глаза, поднес руки к горлу, – или сделал бы это, если бы в этот момент не взлетел в воздух, паря высоко над рекой.
Она находилась внутри монумента, вокруг сияли имена павших, и…
Она сидела с Алби у стойки бара, перед ними выстроилась очередь из пустых рюмок, и…
Она шла по дороге босиком, осколок стекла застрял у нее в пятке, и…
Она стояла на речной аллее на Дженетриксе.
Она хотела получить все, что забрал у нее Темный. Она закричала; этот звук выскреб ее изнутри, опустошая еще больше, и она наполнила себя его жизнью. Его поражения, которые он нагромождал, как фишки в казино. Его магия, которую он накопил в тех мирах, по которым бродил, – возможно, таких миров были сотни, так много, что он даже забыл, как они называются.
Она поглотила его.
Тело Нерона разорвало на клочья одновременно. Выпотрошенный, он парил над городом, его кишки болтались и вываливались наружу, сердце все еще пульсировало, прикрепленное к нитям его кровеносных сосудов и вен. Она видела паутину белых нервов и строгие линии его костей, повсюду была разбрызгана кровь. Может быть, он кричал, а может быть, и нет. Он уже не мог кричать, потому что его зубы были вырваны из черепа, а язык болтался на ветру.
А потом, когда она вошла в память Нерона, ее охватило пламя магии, она погрузилась в солнце головой вперед. Скрываясь в облаке плоти и крови, которое не могло кричать. Она не напрягала волю, она просто извлекла из себя самое главное желание, когда сверху обрушилась вода и тонкая мембрана между мирами разорвалась.
Вода хлынула через речную аллею, затопив террасы с их деревьями, поглотив автомобили, которые ехали по Уокер Драйв, и пешеходов на мосту. Слоан поднялась, а может быть, упала.
Она снова упала в воду, на обломки башни, которую они разрушили, и ударилась об…
…невозможно…
…землю рядом с Монументом Десятилетия, где они развеяли прах Алби.
44
Где-то поблизости сработала автомобильная сигнализация. Но звук был таким глухим, словно кто-то забил ее уши плотной ватой. Она потрогала пальцем ухо, оно было липким, но совершенно свободным.
Вой сигнализаций становился все громче. Они все срабатывали в разные промежутки времени, звук сирен доносился до нее со всех сторон. Слоан моргнула, глядя на облака. Ей казалось таким странным, что она смотрит на чистое небо над головой, хотя чего ей еще было ожидать увидеть, она не понимала.
Она ощупала голову, шею обеими руками и, не найдя повреждений, приняла сидячее положение. В ушах звенело, все вокруг накренилось, закружилось, что делало картинку еще более нереальной.
В одной стороне виднелась река и стоявший рядом с ней монумент Победы над Темным – скромная бронзовая глыба со входом, выполненным в виде разлома. В другой стороне – волнистый стальной фасад башни Уорнера на Дженетриксе, нависающей над горизонтом. Через дорогу от нее стоял разрезанный напополам небоскреб 330 на Норт Уобаш – простое черное строение из стали и стекла. На его восточной стороне были видны внутренности, словно его порезали, как кусок сыра. Слоан увидела, как на ее глазах половина дивана, прихватив с собой ровно отрезанные подушки, накренилась назад и рухнула с двадцатого этажа прямо на тротуар.
Все смешалось в голове у Слоан. Все тело ныло от боли, даже ногти. Она проверила свои ноги. Они дрожали, но могли двигаться. «Остальные, – прошептало что-то у нее в районе затылка. – Найди остальных».
Какое-то время она ползла на четвереньках по бетону, а потом, шатаясь, поднялась на ноги и побрела к реке. Она чувствовала себя, как пьяная. Она увидела в воде голову с темными волосами и побежала к мосту, где была лестница, ведущая вниз к воде. Впереди нее такси Дженетрикса столкнулось с гладеньким BMW. Оба водителя вышли из машины, начали кричать друг на друга, причем один из них размахивал рукой, на которой был надет сифон, похожий на металлическую перчатку.
Она сбежала вниз по ступенькам и опустилась на колени у кромки реки, где только что видела в воде человека. Мокс тяжело дышал, отбрасывая волосы с лица, и Слоан обхватила его руками, наполовину погрузившись в реку, прижавшись бедрами к бетону.
– У тебя из уха течет кровь, – сказал он.
– Пробила барабанную перепонку, – ответила она.
Он жадно и безжалостно припал губами к ее губам. Она ощутила вкус речной воды, пыли от памятника и крови. Он был жив.
