Она вспомнила рентгеновский снимок своей руки, сделанный после миссии «Глубокое погружение». Белые кости на черном фоне, и прямо посередине толстая игла, сужающаяся к острому концу, ушко такое толстое, что туда можно было вдеть шнурок.
«Она действительно застряла у вас в руке, – сказал доктор, – как будто вживилась или что-то в этом роде».
Всю жизнь Слоан была лишена того, чего хотела. Никто даже не спрашивал ее об этом. Никаких писем Санта-Клаусу, никаких пожеланий на день рождения, – это само собой разумеющееся. Но у нее не было даже возможности съездить на школьные экскурсии, которые ей нравились, никаких спортивных секций, никаких музыкальных инструментов, никаких денег на обед, черт возьми; даже дома в половине случаев не было элементарной еды, особенно после того, как Камерон записался в добровольцы на войну с Темным. Ее мама считала, что у дочери нет никаких потребностей, кроме основных физиологических. А порой ее лишали даже этого.
Поэтому, когда дело дошло до того, чтобы вытащить Иглу, она решила, что на этот раз ей никто не помешает сделать для себя то, чего она хочет, даже если ей придется сделать это с помощью своих собственных зубов.
– Я уверен, что тебе так ответили для твоей же собственной безопасности, – сказал Мэтт. – В АИСЯ не знали, как поведет себя Игла.
Слоан засмеялась.
– АИСЯ всегда было наплевать на нашу безопасность, пока был жив хотя бы один из нас, чтобы исполнить это чертово пророчество. Они заставили меня оставить Иглу в себе, потому что им было так надо. Вот и все.
Мэтт свел брови на переносице, он так всегда делал, когда ему было кого-то жалко. В эти моменты она его ненавидела.
– И вот – снова-здоро́во, – сказала она. – Мы опять – пушечное мясо, опять – просто стена из плоти между Темным и людьми, которых надо спасать. И как мы собираемся остаться в живых на этот раз?
Никто не ответил. Казалось, Эстер даже не хотела смотреть в ее сторону. Слоан думала о кровавых волнах, бьющихся о борт лодки АИСЯ, теперь уже пустой. Она вспомнила, как поднялась на палубу, как на дрожащих ногах подошла на пост управления, чтобы подать сигнал бедствия, ощущая во рту привкус меди.
Она думала о том, как прыгала бомбочкой с трамплина, как вода обжигала ее кожу, а Камерон стоял и ждал ее на кромке бассейна.
Она думала о привкусе речной воды, о том, как в лунном свете блеснула бледная щека Темного перед тем, как он исчез навсегда.
Слоан уже открыла дверь, чтобы выйти из комнаты, когда услышала голос Мэтта.
– Мы что-нибудь обязательно придумаем, – сказал он.
– Ага, – ответила она и вышла.
* * *
Слоан не сомневалась, что Мэтт выйдет за ней.
В первый раз они поцеловались примерно в такой же ситуации. После победы над Темным он несколько раз приглашал ее на свидание, и каждый раз она отказывалась. «Мы просто друзья», – сказала она. Она не рассматривала его в ином ключе.
Но это было лишь оправдание, потому что в тот момент она больше не знала, что на самом деле она о нем думает. Тот мальчик, которого она увидела в первый раз – угловатый, одни локти да коленки, – исчез, ему на смену пришел тот, кто вступил в бой с Темным. Золотая ветвь освещала его лицо, напряженные и мускулистые руки, протягивающие ее, чтобы нанести последний, смертельный удар, сжатые в напряжении челюсти, вздымающаяся в гневе грудь…
Ее герой. Он был героем для всех, но в первую очередь он был героем для нее.
Он не принимал ее отказов. Ее это беспокоило. Она воспринимала его настойчивость как оскорбление. Ей казалось, он думает, что она сама не знает, что у нее на уме. Но в данном случае он оказался прав. Дело было на одной из вечеринок в гостях у Инес и Алби, они с Мэттом проговорили до трех часов ночи, закинув руки на спинку продавленного дивана, пиво уже кончилось, а пустые бутылки все покачивались в их пальцах. Мэтт снова пригласил ее на свидание, но она уклонилась от ответа и встала, чтобы выйти в туалет. И он пошел за ней, просто вышел в коридор и поцеловал ее.
– Подумай обо мне по-другому, – сказал он, отстранившись.
Сейчас ей показалось незнакомым то чувство, которое тогда зажглось чуть ниже живота, когда она прижала его к стене рядом с дверью в ванную комнату и просунула язычок ему в рот. Ничего такого она больше не чувствовала.
– Я знаю, что сейчас не лучшее время, – сказал Мэтт. – Но мы должны…
– Поговорить, я знаю.
На нем была спокойная траурная одежда. Белая рубашка с воротничком, галстук и черный свитер. Отутюженные шерстяные брюки со стрелками. Теперь он выглядел помятым и измученным; создавалось такое впечатление, что этот разговор – просто очередной пункт в длинном списке дел на сегодняшний день.
– Честно говоря, я даже не знаю, с чего начать, – промолвил он.
Слоан рассмеялась. Смех больше походил на астматический приступ. Зачем ему было начинать этот разговор? Как будто их с Алби пьяной выходки после его предложения руки и сердца было недостаточно. Она взорвала Купол, лгала о своей миссии с погружением, прятала документы АИСЯ, прятала Иглу в подвале их дома, каждый день она обманывала его, чувствовала одно, а говорила другое, потакала его фантазиям о ней, зная, что они никогда не станут реальностью. В их отношениях не осталось ничего настоящего, и это была полностью ее вина.
Но при мысли о том, что сейчас произойдет, у нее перехватило горло. Потому что он станет другим человеком, тем, который больше не захочет ее. Как будто ее родителей, Берта, всех журналистов и фанаток Избранного было недостаточно…
– Мы с тобой ошибались. И не надо меня убеждать в этом.
– Ты даже не будешь спорить со мной?
– Не вижу смысла.
– Значит, у тебя нет никакого желания сражаться за нас, – сказал он, повышая голос. – Ты просто… ждала, когда я расстанусь с тобой, потому что у тебя у самой не хватило на это мужества?
Она покачала головой:
– Нет, дело не в этом. Я знаю, что когда человек находит что-то хорошее, он должен держаться за это. Вот и все.
– Это… – он быстро заморгал. – Это чудовищно эгоистично, Слоан.
– Что?
– Десять лет, – произнес он. – Десять лет, которые я мог бы провести с кем-то, кому на самом деле было не наплевать на меня, а не с тем человеком, который лгал мне и даже не старается сделать вид, что ему не все равно, когда мы расстаемся.
– Мне не все равно, – сказала она. – Если я не рыдаю, то это не значит, что мне наплевать.
– Если бы тебе было не наплевать, ты бы не сбежала с Алби, подшучивая надо мной сразу после того, как я сделал тебе предложение. Если бы тебе было не наплевать, ты бы позвонила этому чертову психотерапевту после того, как чуть было не убила меня посреди ночи.
– Мы не смеялись над тобой. Он просто сказал, что ты меня не знаешь, а я согласилась с ним. Вот и все.
