Ангелину внезапно осенило:
– Это все из-за Оксаны? Да? Он хотел, чтобы ты оставил ее в покое? Ходил к ней домой, разговаривал с матерью. Узнал, кто заставил ее пойти на панель. Андрей хотел ей помочь. А она… она предала его. Она…
Громила с силой тряхнул ее и больно заломил руки за спину:
– Закрой варежку, кошелка. Темыч, чего ждем? Перо ей в ребра, и дело с концом.
Ангелине в бок ткнулось что-то холодное и острое. Сразу стало тяжело дышать, зубы сами собой застучали, выбивая дробь. Нож. Это нож. Они убили Андрея, здесь, тем же ножом. Пырнули и оставили умирать. А он перед смертью успел послать ей сообщение. Андрей Петрачев не аферист, не педофил и не сутенер. Он просто отличный учитель и хороший парень, которому было не наплевать на то, что его ученица пошла по рукам.
Неужели они убьют ее? Как это страшно – когда твоего тела касается ледяная сталь. Одно мгновение, и он проткнет кожу, печень, селезенку. Хлынет кровь. Наверное, будет больно. Или только сначала? А потом уже нет. Потом будет темнота, в которой есть Андрей, где-то рядом, совсем близко, в высокой траве за кустами…
– Прости, цыпа, ничего личного, – сочувственно проговорил широкоплечий. – Можно, – он кивнул сипатому.
Ангелина закрыла глаза, сердце стучало в грудную клетку бешеными ударами. Тишину прорезал оглушительный вой сирены.
– Блин! Что за фигня? – Громила дернулся, и острое жало ножа царапнуло Ангелину по боку. Сигнал приближался. Темноту рассек свет фар. – Менты! Темыч, откуда здесь менты? Кто стукнул? Порву гниду!
– Потом! Стас, уходим. Все уходим, живо.
– Девку куда?
– Черт с ней. Бегом. – Они попрыгали в кусты.
Ангелина, дрожа, как осиновый лист, смотрела на несущийся к ней яркий свет. Рявкнул двигатель и смолк. Из подъехавших машин высыпали люди с автоматами.
– Стой! Стоять! Стреляю!
Коротко пророкотала очередь. Кто-то схватил Ангелину, куда-то поволок, по лицу ее хлестали ветки, майка порвалась, сильно болел локоть, вывернутый сипатым Стасом. Позади слышалась матерная брань, крики, шумное дыхание. Внезапно лес кончился, и Ангелина очутилась на крошечной полянке у самой дороги. Посреди нее стоял автозак, возле него дежурили двое пэпээсников. Тот, кто тащил Ангелину, подтолкнул ее к машине.
– Товарищ лейтенант, вот девушка. Она?
Один из полицейских обернулся, и Ангелина узнала Спичкина! Он стоял и смотрел на нее, чуть наклонив голову. Плечи ее затряслись, она без сил опустилась на траву.
– Ну, ну. – Спичкин подошел и поднял ее. – Все. Ну все. – Он прижал ее к себе. – Ну не плачь. Все кончено. Им крышка.
Ангелина скосила глаза вбок и увидела, как полицейские ведут напавших на нее парней. Впереди шел широкоплечий, в спину ему упиралось дуло автомата.
– Глушаков Артем Кириллович. – Спичкин смерил его внимательным взглядом.
Тот криво улыбнулся – верхняя губа у него была разбита и кровоточила.
– Это ошибка, начальник. Мы просто гуляли. Погода блеск. Отчего не погулять? Верно, цыпа? – Он подмигнул Ангелине.
– Ну теперь в другом месте погуляешь. Там, где уже гулял однажды. В машину их, – скомандовал Спичкин и снова обнял Ангелину. – Ну, ты как?
– Нормально. – Она быстро вытерла глаза. – Андрей где-то здесь. Они заманили его сюда и напали. Его надо найти! Глеб, пожалуйста!
– Да понял я, понял. – Спичкин посмотрел в сторону: – Ребята, прочесываем лес. Тут должен быть человек. Раненый или… или мертвый. Вперед.
За деревьями замелькали фонарики. Спичкин накинул на плечи Ангелины свою куртку. – Ты вся дрожишь. Чаю хочешь? У ребят в термосе есть.
– Хочу.
– Сядь, посиди, – он кивнул на машину, притаившуюся в темноте, – залезай, там открыто. Термос сейчас принесу.
Ангелина послушно пошла к машине. Ноги у нее противно тряслись и были точно ватные. Она распахнула заднюю дверку и замерла от неожиданности: на сиденье, свернувшись в комок, притулилась худенькая фигурка.
– Ты?.. Как ты здесь? – У Ангелины голова шла кругом.
Вот, значит, откуда полиция! А она уже готова была подумать, что Спичкин телепат и экстрасенс.
– Да сядьте уже, – грубовато отозвалась Оксана и демонстративно отодвинулась к окошку.
Глава 20
Ей всегда казалось, что мать ее не любит. Ей не было трех лет, когда она отвела ее в садик, в ясельную группу. Она хорошо помнила большую комнату, набитую разноцветными деревянными стульчиками и столиками, полки с игрушками. В комнате было жарко, противно пахло молочной пенкой. Толстая и грубая нянечка принесла поднос, уставленный тарелками с геркулесовой кашей. Оксана не хотела есть эту кашу – ей казалось, в ней червяки. Но нянечка схватила ложку и принялась запихивать ей в рот ужасную серую жижу, от которой ее тошнило.
Потом пришла воспитательница. Она была совсем не такая, как нянечка, красивая и молодая, с зелеными глазами и длинными каштановыми волосами, спускающимися ниже плеч. Она была похожа на куклу у Оксаны дома. Ее подарил очередной материн ухажер, перед тем как исчезнуть. Воспитательницу звали Ольга Павловна. Оксана и другие малыши не могли выговорить полностью имя отчество и называли ее Ога Пана. Оксане очень хотелось потрогать шикарные волосы Оги Паны.
Как-то та сидела и читала им сказку про репку, деда и все его семейство. Оксана потихоньку подошла сзади и взяла прядь блестящих каштановых волос в свою крошечную ладошку. Ога Пана недовольно дернула головой, продолжая читать:
– Бабка за дедку, дедка за репку…
Оксана волосы не выпустила, зажала покрепче, а другой рукой приготовилась взять еще прядь. И тут Ольга Павловна не выдержала. Вскочив, она бросила книжку, и та полетела на пол, раскрывшись на той странице, где лысый и красноносый дедка с помощью мышки вытащил наконец гигантскую репку.
– Чернушенко! Да что это такое! Что за замашки! – Она поправила волосы и строго посмотрела на Оксану. Та опустила голову и молчала. – Чтобы это было в последний раз, – приказала воспитательница и снова принялась за чтение.
Оксана тихонько сопела позади других. Ей было ужасно обидно – ведь она хотела проявить нежность к Ольге Павловне, она восхищалась ее красотой, а та не поняла этого. Вскоре, однако, ее обида прошла, уступив место неодолимому желанию еще раз прикоснуться к роскошным волосам воспитательницы. Оксана недолго думая протиснулась между детьми и снова взялась за каштановую прядь. На этот раз реакция Ольги Павловны была, как смерч: она вскочила словно ужаленная, схватила Оксану за руку и поволокла ее прочь от детей, в дальний угол комнаты.
– Вот! Стой тут! И думай о своем поведении.
Оксана рыдала, захлебываясь слезами и соплями. Ей не нравилось стоять в углу, когда другие дети весело играют, бегают, кричат, шумят. Ей казалось, что все смеются над ней. Она дождалась, пока один мальчик подбежит совсем близко, и толкнула его со всей силы. Тот упал и завопил.
