Впрочем, отмечу, что я – максималист и зануда из древнего рода максималистов и зануд. Потому-то я и пишу так хорошо.
Вы думаете, два полушария лучше, чем одно? Я знаю, что факты из личной жизни с научной точки зрения не стоят выеденного яйца, но я вам расскажу все-таки одну историю. Мой прадедушка со стороны матери переехал из одного полушария в другое, подгадав так, чтобы успеть получить ранение в ногу за время нашей печально знаменитой Гражданской войны. Он был солдатом-юнионистом. Его звали Петер Либер. Он купил в Индианаполисе пивоварню, она процветала. Один сваренный им сорт выиграл Золотую медаль на Парижской выставке 1889 года. Назову вам секретную добавку, в которой было все дело. Это кофе.
Но потом Петер Либер передал дела своему сыну Альберту, моему деду по матери, и вернулся в родное полушарие. Он решил, что там ему было лучше. Еще кое-что. Как мне рассказывали, в наших школьных учебниках часто печатается фотография, где изображены высаживающиеся на берег иммигранты. Так вот, на самом деле они садятся на корабль, чтобы вернуться домой.
Полушарие, в котором я живу, – не райские кущи. Здесь покончила с собой моя мать, здесь упал с моста поезд, в котором ехал муж моей сестры.
27
Первый рассказ, который Траут написал заново после того, как катаклизм отбросил его обратно в 1991 год, назывался «Корм для собак». Так мне говорил он сам. В рассказе шла речь о безумном ученом по имени Флеон Суноко, исследователе из Национального института здравоохранения в Бетесде, штат Мэриленд. Доктор Суноко был абсолютно убежден, что у всех одаренных людей в голове есть маленький радиоприемник. Несомненно, какие-то неизвестные существа передают через этот приемник все те блестящие идеи, что приносят одаренным людям славу и успех.
«Не может быть так, чтобы умникам кто-то не подсказывал», – говорил мне Траут в Занаду. Траут изображал психа Суноко, и казалось, он и сам верит, что где-то есть большой компьютер, который по радио рассказал Пифагору о прямоугольных треугольниках, Ньютону – о гравитации. Дарвину – об эволюции, Пастеру – о бактериях, Эйнштейну об относительности, и так далее.
«Этот компьютер, Бог его знает, где он находится и что это за штука, притворяется, будто помогает нам, а на самом деле он, может быть, пытается нас уничтожить. У нас же мозги лопнут думать о стольких вещах сразу», – говорил Килгор Траут.
Траут сказал, что был не прочь написать заново «Корм для собак», а с ним и еще триста с гаком рассказов. Он все их заново написал и заново выбросил в помойку прежде, чем свобода воли снова взяла всех за жабры. «Писать или переписывать – мне все равно, – сказал Траут. – В свои восемьдесят четыре я все такой же, каким был в четырнадцать, когда я открыл, что если я прикоснусь пером к бумаге, то – ба-бах! – сам собой напишется рассказ. Я открыл это, я удивился, мне стало жутко интересно. И так по сию пору».
«Рассказать тебе, почему я говорю другим, что меня зовут Винсент ван Гог? – спросил он. Тут непременно надо в скобках отметить, что настоящий Винсент ван Гог, голландский художник, жил и писал на юге Франции картины, которые в наши дни считаются одними из самых великих сокровищ в мире. При жизни же ему удалось продать всего две. – Дело не только в том, что он, как я, плевал на свой внешний вид и презирал женщин, хотя, конечно, это тоже существенно», – сказал Траут.
«Главное сходство между ван Гогом и мной, – сказал Траут, – состоит вот в чем. Он писал картины, которые поражали его своей значительностью и величием, хотя никто не давал за них ломаного гроша. Я пишу рассказы, которые поражают меня, хотя за них тоже никто не дает ломаного гроша».
«Какая удача, а?»
Траут был сам себе благодарной публикой, для нее он жил и писал. Другая ему была не нужна. Это помогло ему бесстрастно пережить катаклизм. Произошедшее просто лишний раз доказывало, что окружающий мир давно сошел с ума. Он не заслуживал ни малейшего внимания с его стороны, как его не заслуживали войны, экономические кризисы, чума, цунами, кинозвезды и прочее фуфло.
Траут потому сумел стать настоящим столпом разума в окрестностях академии в тот момент, когда свобода воли снова взяла всех за жабры, что он, на мой взгляд, в отличие от всех остальных, не видел большой разницы между жизнью до катаклизма и после.
В книге «Десять лет на автопилоте» он делает одно замечание, которое позволяет оценить, как мало на него повлиял катаклизм в сравнении с другими людьми – а для них он стал сущим адом: «Мне не нужен был катаклизм, чтобы понять, что жизнь – дерьмо. Я знал это с детства, об этом рассказывали в церкви, об этом писали в исторических книгах».
Расскажу, пока не забыл: доктор Флеон Суноко сказочно богат, он нанимает грабителей могил, чтобы те выкапывали тела покойных членов клуба Менса, клуба для людей с высоким IQ, то есть коэффициентом интеллекта. Этот коэффициент определяется с помощью тестов на различные навыки. Этот коэффициент отличает членов клуба от всяких Джонов Нишишазадушой, то есть люмпен-пролетариев.
Его «наемные рабочие» выкапывали умников и отправляли Суноко их мозги. Еще они отправляли ему для сравнения мозги людей, погибших в результате какой-нибудь глупости, например, переходя улицу на красный свет или разводя на пикнике костер с помощью бензина, и так далее. Чтобы не возбуждать подозрений, они доставляли ему свежие мозги в корзинах, украденных из близлежащей закусочной под названием «Жареные цыплята из Кентукки». Разумеется, начальство Суноко не могло и вообразить, над чем он на самом деле корпит по ночам в своей лаборатории.
Они, конечно, отметили, что он очень любит жареных цыплят – как же, он покупает их корзинами и вдобавок ни с кем не делится. Странным казалось и то, что при таком рационе он тощ как скелет. В свое обычное рабочее время он отрабатывал свои деньги, а именно создавал новый контрацептив со следующим принципом работы: если его принять, никакого удовольствия от секса получить будет нельзя, так что в итоге, предполагалось, тинэйджеры просто перестанут заниматься сексом.
А по ночам, когда вокруг никого не было, он нарезал слоями мозги отошедших в мир иной умников в поисках маленьких радиоприемничков. Он полагал, что членам клуба Менса не вживляют их хирургическим путем. Он думал, что люди рождаются с радиоприемничками в голове, а раз так, они должны быть из мяса. В своем секретном дневнике Суноко писал: «Невозможно полагать, чтобы человеческие мозги, которые, по сути, не что иное, как норы для собак, эти три с половиной фунта пропитанной кровью губки, могли без посторонней помощи написать „Звездную пыль“, не говоря уже о Девятой симфонии Бетховена».
Однажды ночью он находит во внутреннем ухе члена клуба Менса, который еще школьником выигрывал одно соревнование по грамотности за другим, маленькую шишку цвета свежих соплей, размером с горчичное зернышко, функция которой науке неизвестна. Эврика!
Он заново проверяет внутреннее ухо одной идиотки, погибшей следующим образом: она каталась на роликах и попыталась схватиться за дверную ручку проезжавшего мимо на большой скорости автомобиля. Ни в одном внутреннем ухе у нее не было этой шишки цвета свежих соплей. Эврика!
