А потом появился Клюев, и она оттаяла. Нет, она не сможет его забыть так же быстро и легко, как Мальчевского. Сердце рвется на куски, несмотря на то что Анна понимает – Дмитрий еще больший предатель, чем Григорий. Бросить ее при таких обстоятельствах, оставить один на один с несчастьем! Она хотела найти успокоение в его объятиях, прижаться к его груди, и чтобы его сильные теплые ладони гладили ее волосы, а родной голос ласково шептал в ухо: все будет хорошо… Не сложилось…
Анна очнулась от полузабытья. Она по-прежнему сидела за столом, перед ней лежал телефон. Олеси в кухне не было. Анна вскочила и кинулась в комнату. Девочка спокойно играла с куклой, сидя на диване.
– Мам, ты проснулась? – она подняла на Анну огромные зеленые, как у Мальчевского, глаза.
– Я не спала, малыш. Я просто задумалась. Сейчас мы поедем в сад, а вечером пойдем за елкой.
– Ура! – Олеся вскочила и запрыгала на диване. – Елка! Елка!
– Тише, диван сломаешь. Его еще дедушка покупал.
Олеся послушно остановилась.
– Мам! А у дедушки с бабушкой тоже Новый год?
Анна почувствовала, как к горлу подкатил комок. Нет, она не будет плакать. Она сильная, она справится, у них будет праздник, и елка, и мандарины, и даже навязший в зубах салат – оливье, будь он неладен. Она подошла, взяла Олесю на руки. Вдохнула теплый запах ее волос.
– Да, малыш. У бабушки с дедушкой тоже Новый год. И они видят нас и желают нам отличного праздника. А сейчас – одеваться!
12
Тоскливо и безрадостно потянулся первый месяц нового года. Анне казалось, что она сойдет с ума: без Дмитрия, без любимой работы, оторванная ото всего родного и привычного, она чувствовала себя птицей с отрезанными крыльями. Вроде жива, вроде может двигаться, но зачем ей ходить, когда больше никогда не получится летать. Анна то и дело вспоминала, как встречала Новый год: сидела с Олесей за столом, машинально отвечала на ее вопросы, улыбалась, распаковывала подарки под елкой, а сама все смотрела на мертвый экран телефона – вдруг Дмитрий одумается и позвонит. Так же точно она смотрела на входную дверь – вдруг раздастся звонок, и, как в рождественских мелодрамах, на пороге появится он, в красном тулупе и колпаке, с белой кудрявой бородой и мешком за плечами. Но увы, жизнь – это совсем не мелодрама. Телефон молчал, за дверью тоже было тихо. Лишь под бой курантов пришла одна сиротливая эсэмэска с неизвестного номера: «С Новым годом, Анна Анатольевна!» Анна догадывалась, кто ее автор. Она впервые не почувствовала злости, а улыбнулась с благодарностью и горечью.
Первые недели после праздника Анна все-таки надеялась, что Дмитрий одумается и вернется. Она видела его в колледже, но подойти к нему ей не позволяла гордость. Сам он тоже не делал попытки заговорить, быстро проходил мимо, опустив голову. Вид у него был неважнецкий, даже безупречно прямые плечи слегка ссутулились, а на лицо легла тень.
После того как отшумели новогодние праздники, Светка познакомила Анну с адвокатом. Его звали Михаил Израилевич Лившиц, это был чрезвычайно живой, маленький и румяный старичок с цепкими глазами-бусинками и смешной, но приятной манерой грассировать. Он вместе со Светкой приехал к Анне домой, и они пили чай и ели шарлотку, испеченную Анной собственноручно. Михаил Израилевич беседовал с Анной весь вечер, расспрашивал ее о родителях, о детстве, о юности, об Олесе и даже о тетке. Все это он по старинке записывал обычной шариковой ручкой в распухший и потрепанный ежедневник. Анне старичок понравился, но показался слишком мягким и простодушным для того, чтобы выиграть дело. Она, однако, дала ему номер Дроздова и заплатила небольшой аванс.
К концу января ее снова вызвали в следственный комитет. Потом еще и еще. Каждый раз она повторяла Дроздову одно и то же, писала показания на бумагу, ставила подпись. На вопрос, когда будет суд, следователь отвечал уклончиво: идет опрос свидетелей. Сначала Анну бесила эта неопределенность, потом она привыкла, погрузилась в состояние тоскливой обреченности. Ей продолжали приходить эсэмэски с разных номеров с угрозами и ругательствами, но надпись «убийца» на капоте машины больше не появлялась.
Одинокими вечерами, сидя на диване и глядя на тихо играющую на ковре Олесю, Анна с ужасом и отчаянием думала, что будет, если ее все-таки осудят. Правда, Михаил Израилевич решительно и многократно повторил ей и Светке, что если все-таки дойдет до срока, то он сто процентов будет условным. Анна заставляла себя бодриться, но в глубине души у нее прочно поселился страх.
Светка вовсю крутила роман с Геращенко, они уже съездили вместе в Питер и собирались на майские праздники в Барселону. Впервые Светка была в более выгодном положении, чем Анна. Свободного времени у нее стало значительно меньше, стало быть, сократились и телефонные звонки. Анна оказалась замкнутой в безвоздушном пространстве. Весь день на работе она молчала, дома общалась лишь с Олесей. Чтобы не разучиться говорить, она периодически звонила тетке. Та, как могла, поддерживала и утешала племянницу.
Так прошел январь, начался февраль, морозный, вьюжный и снежный. В один из мглистых, серых дней, больше похожих на вечер, в колледже появился Жарко. Он стоял за турникетом, огромный, мрачный и темный, как одинокая скала. Анна увидела его сразу, как вышла из канцелярии. Она хотела зайти обратно и дождаться, пока он уйдет. Но по коридору навстречу ей шел Клюев. Анна почувствовала, что не может отступить и скрыться, так, чтобы он видел это. Она застегнула дубленку, надела шапку и двинулась к турникету.
– Думаешь, вывернешься? – тихо чеканя каждое слово, выдохнул Жарко в лицо Анне. – Адвоката наняла, старого жида! Думаешь, этот сморчок поможет тебе? Ты убила мою девочку, мразь, и надеешься остаться безнаказанной?
Анна, ничего не говоря, попыталась протиснуться мимо него. Она чувствовала спиной, что Клюев на мгновение остановился и смотрит на них. На помощь неожиданно пришел Николай Саныч.
– Слушай, мужик, – он сочувственно похлопал Жарко по плечу. – Все понимают твое горе. Но есть правосудие. Пусть оно решает, кто прав, кто виноват. Смотри, она совсем девочка, всего лет на десять старше твоей дочурки. Если надо, она ответит, а ты сейчас оставь ее в покое. Не бери грех на душу. Слышь, мужик, добром прошу.
Охранник решительно подтолкнул Жарко к выходу. Тот, к удивлению Анны, неожиданно подчинился. Уже в дверях он обернулся, грязно выругался, погрозил ей кулаком и скрылся в метельном полумраке.
– Ну так-то лучше, – проговорил Николай Саныч, обращаясь к Анне, – вы подождите немного, потом идите. Пусть уедет.
Анна послушно постояла у вахты. Она не удержалась и взглянула в конец коридора – Дмитрия уже не было. Выйдя на улицу и шагая к машине, Анна невольно прислушивалась, нет ли за спиной шагов. С этого дня к тоске и безысходности присоединился еще и страх, что Жарко подкараулит ее в темном месте и задушит своими громадными ручищами.
Меж тем наступил День святого Валентина. В колледже с самого утра была радостная суматоха и суета, девчонки носились с разноцветными валентинками, ребята надували шары. Прискакала счастливая Светка и продемонстрировала новый флакон «Лагерфельда», подаренный Левой. Секретарша Леночка параллельно пилила свои восхитительные ногти и отвечала на поздравительные эсэмэски. Даже Зеленина пришла в новом синем платье и выглядела празднично и игриво. У одной только Анны настроение было хуже некуда. Накануне она снова пообщалась с Дроздовым, и тот зачитал ей показания свидетелей. Анну обвиняли в том, что она слишком строга на уроках, беспричинно цепляется к студентам, высмеивает их, а с коллегами ведет себя вызывающе. Таких показаний была куча, в том числе, конечно, и Тихона Павловича.
