– Надо рассказать Зелениной, – сказала Анна.
– Да ладно вам, – небрежно проговорила Светка, – у него семья, дети. Он не может быть педофилом.
– У Чикатило тоже была семья, – резко произнес Лева.
Анна по-прежнему молчала, вспоминая давний эпизод, когда Тихон Павлович подстерег ее в пустой учительской и после сетований на отсутствие интима дома полез целоваться мокрыми, слюнявыми губами. Какой гад!
– Я поговорю с Инной Михайловной, – твердо сказала она наконец. – Про дневник ей расскажу и про этого… любителя молодого тела.
– Правильно! – поддержал ее Лева.
– Ладно, ребята, – Анна встала из-за столика, – вот вам деньги, вы сидите, а я поехала. Мне еще за Олесей. И… Саша придет, наверное, вечером.
– О! Саша придет! – весело рассмеялась Светка. – А говоришь, друзья.
– Мы чай пьем, – осадила ее Анна, – и он мне с Олесей помогает. И вообще…
– И вообще, Светусик, это не твое дело, – вмешался Лева. – Лучше скажи – хочешь еще пиццы?
Светка в ответ отчаянно замотала головой.
20
Черные тучи, сгустившиеся над головой Анны, постепенно рассеивались. Она чувствовала, что самое ужасное позади. Теперь, когда в руках у нее была такая весомая улика, как дневник, она ощущала себя в относительной безопасности. Михаил Израилевич встретился наконец с Дроздовым, показал ему странички из дневника, и тот согласился, что это смягчающее обстоятельство. Допросили Марину и Васю, они все подтвердили – Ольгину влюбленность в Мамаева, ее страдания по нему, тот факт, что она прятала дневник от родителей и передала его подруге перед смертью на хранение. Дроздов стал относиться к Анне значительно мягче, но все равно не переставал журить за чрезмерную принципиальность, которую называл упертостью. Михаил Израилевич был очень доволен и считал дело выигранным на 90 процентов.
Анна расслабилась. Позволяла Сашке приходить к ней почти ежедневно, разрешила ему сесть за руль «Шкоды» и даже договорилась с воспитательницей, что иногда он будет забирать Олесю из сада. Дрон вел себя скромно, руки не распускал, ничего не просил. Его присутствие избавляло Анну от одиночества и придавало ей уверенности. Иногда вечерами, когда они с Сашкой уютно чаевничали в кухне, к ним в гости приходили Светка и Лева. У них все шло наилучшим образом, и даже строгая Левина мама каким-то непостижимым образом полюбила Светку и допустила в семью. Дрон, конечно, чувствовал себя неловко в компании трех преподавателей, однако виду не подавал, держался с достоинством, к месту острил и вовсю хозяйничал на Аниной кухне, чем приводил в восторг Светку, потому что Лева, избалованный мамой, даже бутерброд себе самостоятельно сделать не мог.
Так пролетел остаток февраля и начался март. В первых числах марта у Зелениной был день рождения. Его всегда отмечали вместе с Женским днем – собирались в учительской, накрывали стол, мужчины вручали цветы и подарки прекрасной половине педагогического коллектива, а Инну Михайловну еще и поздравляли отдельно. В этот раз Зеленина пришла в шикарном красном платье, которое было ей очень к лицу. Она подстриглась по-новому, покрасила волосы в шоколадный цвет и выглядела просто великолепно. Ей преподнесли букет темно-бордовых роз и кухонный комбайн.
На праздновании Анна впервые за долгое время увидела Клюева. Он пришел позже, когда все уже сидели за столом. Выглядел он мрачным и исхудавшим, но все равно ослепительно красивым. Анну кольнуло в самое сердце. Все-таки она еще любит его! Ничего не прошло. Она видела, что он смотрит на нее, хоть сидел он далеко, на другом конце стола. В глазах его читалась тоска. Анна сделала вид, что не замечает его взглядов.
Она сидела между Светкой и Левой, пила безалкогольное шампанское и изо всех сил старалась изобразить веселость. Все говорили тосты в честь Зелениной. Анна тоже взяла слово.
– Дорогая Инна Михайловна! Я хочу не только поздравить вас и пожелать всего самого лучшего. Я хочу сегодня еще и поблагодарить вас.
– Анечка, милая, за что меня благодарить? – Зеленина кокетливым движением откинула прядь со лба.
– За вашу доброту и поддержку. Это дорогого стоит. За то, что говорили про меня следователю только хорошее, за то, что не отвернулись от меня, как многие… – Анна кинула выразительный взгляд на Тихона Павловича и Леночку, – за то, что хотели пойти домой к родителям Оли Жарко и спросить их про дневник.
Стол загудел. Послышались возгласы:
– Что за дневник?
– Почему мы не знаем ничего?
– Ну надо же, какие новости!
– Анечка, спасибо за теплые слова. – Инна Михайловна улыбнулась. – Вы не поверите, но я была у родителей Олечки.
– Правда? – Анна даже привстала.
– Да. – Зеленина вздохнула. – Но, к сожалению, это не привело ни к какому результату. Они не знают ничего про дневник, и дома у них его нет.
– Он у меня! – воскликнула Анна. Народ снова зашумел.
– Просто «Санта-Барбара» какая-то, – пропыхтела толстая англичанка.
– Как – у вас? – Зеленина удивленно подняла брови.
– Так. Он нашелся в мусорном баке. Я отдала его следователю.
– Боже мой! – Инна Михайловна приложила обе ладони к груди и села. – Какая удача! Анечка, я так рада за вас. Там было что-то важное? Что-то неожиданное для следствия?
Анна кивнула.
– Мне бы не хотелось говорить об этом при всех. Я скажу вам отдельно, потом. Я давно хотела, но все никак не получалось. И кстати, еще кое-что скажу. – Она оглядела стол, и взгляд ее уперся в Тихона Павловича. Тот мгновенно стал пунцовым.
– Хорошо, – согласилась Зеленина.
После, когда все разошлись, Анна подошла к Инне Михайловне. Та выглядела слегка усталой.
– Вы плохо себя чувствуете?
– Я? Нет, что вы, – Зеленина улыбнулась, и Анна заметила, что улыбка ее тоже вымученная. – Просто мне совершенно нельзя пить. От двух бокалов шампанского меня развозит вдрызг. Это у меня с юности.
– Давайте я отвезу вас домой, – предложила Анна. Зеленина поколебалась и кивнула: – Давайте, если не трудно. Заодно расскажете, что там было, в Олином дневнике.
– Хорошо, – согласилась Анна.
Она помогла Зелениной отнести букет и коробку с комбайном в машину.
– Так я вас слушаю, – проговорила Инна Михайловна, когда они выехали с парковки.
– Ольга была влюблена, – сказала Анна.
– Да что вы? В кого?
– А вы как думаете? – Анна улыбнулась. – Конечно, в этого красавчика, в Мамаева. В него все девчонки на курсе влюблены.
– Ну надо же! – Зеленина покачала головой.
– Да, она страдала по Васе. А он предпочел другую.
– Сажину? – догадалась Инна Михайловна.
