На защиту большого ковра были призваны богатыри – Илья Муромец, Добрыня Никитич и Алеша Попович. Они смотрели на мир с тонкого тканевого коврика, прикрывавшего нижнюю часть большого ковра. И бабушка мне все про них объяснила.
Илья Муромец – самый сильный. А Алеша Попович слабее других. Он в сравнении с ними худенький. Но Алеша Попович – хитрый. Попович он потому, что его отец – поп. То есть Алеша Попович, наверное, умеет читать. А грамотный – значит, «умный». Но он не просто умный, а хитрый. Он умеет придумывать хитрости, побеждает врагов с помощью ума. А про Добрыню Никитича бабушка толком ничего не могла рассказать. И я решила, что он самый добрый – потому что Добрыня. И на белом коне.
Богатыри стоят на границе и высматривают врагов. Они похожи на всадников Красной армии. Буденовки красноармейцев – прямо как шлемы богатырей. (Вот какой я была сообразительной девочкой! А ведь никто мне не говорил, что шапки, похожие на богатырские шлемы, придумал как раз автор этой картины, когда рисовал эскизы новой формы для царской армии. А буденовками их назвали уже во время Гражданской войны. Так получилось, что новая амуниция, хранившаяся на складах, досталась красным кавалеристам Семена Буденного.)
В моем любимом фильме про неуловимых мстителей у Даньки, Валерки, Ксанки и Яшки-цыгана в последних кадрах на головах тоже были буденовки, и они тоже сидели на лошадях – только неуловимых мстителей было четверо, и они удалялись от зрителей в сторону заходящего солнца. Все дальше, дальше от нас, все ближе, ближе к солнцу – и, наконец, становились черными силуэтами на фоне огромного красного диска. У меня от зрелища этой эпической панорамы захватывало дух и возникал комок в горле. Впереди у героев была новая жизнь!
Новая жизнь была где-то за горизонтом. И тогда, когда жили Данька, Яшка, Валерка и Ксанка, эта жизнь была впереди, и теперь, когда мы сидели на деревянных лавках без спинки в до отказа набитом пионерлагерном клубе и нам в сотый раз (а кто бы возражал?) показывали фильм о приключениях неуловимых мстителей.
Когда у тебя впереди такое красное солнце, это не может не вдохновлять, не может не окрылять. Не может не наполнять чем-то высоким, зовущим. И все в тебе устремляется ввысь, как в песне: «Орленок, орленок, взлети выше солнца!..»
Ведь восходящее солнце – это не что иное, как заря коммунизма, заря светлого будущего. (Почему-то «Зарей коммунизма» очень часто называли колхозы. Недалеко от нашего пионерского лагеря был колхоз «Заря коммунизма». И другие колхозы в разных уголках нашей родины назывались «Зарей коммунизма». Есть специальные клички для кошек или собак. Муркой может быть только кошка, а Шариком – собака. Милкой может быть только корова. Видимо, что-то подобное произошло и с колхозами.)
Нынешнее поколение, обещал моим папе и маме Никита Сергеевич Хрущев, новый руководитель Коммунистической партии и советского государства, нынешнее поколение (то есть я и другие, рожденные в 60-х) будет жить при коммунизме. А почему? Да потому, что через десять лет мы догоним и перегоним Америку! У «них», в Америке, отвратительный загнивающий капитализм, «они» служат Желтому Дьяволу. (Городом Желтого дьявола, объясняла мне мама, Максим Горький назвал Нью-Йорк – после того как побывал в Америке. Он написал книжку с таким названием – о том, что Америкой правят деньги и там всюду реклама.) Из-за них началась война во Вьетнаме. Правда, это случилось уже после того, как Хрущева «убрали» с поста Генерального секретаря Коммунистической партии Советского Союза.
…Война во Вьетнаме, которую развязала американская военщина, заставляла взглянуть иными глазами на привычные вещи. Например, на тетрадки в клеточку и тетрадки в линейку, объем двенадцать листов, обложка бледно-зеленого цвета, на задней обложке тетрадки в клеточку – таблица умножения, на задней обложке тетрадки в линейку – «Клятва пионера Советского Союза»; внутри – промокашка, оставшаяся в наследство от тех времен, когда писали чернилами. Ничего нет особенного в обычных учебных тетрадках – до тех пор, пока не выясняется, что именно эти тетрадки способны составить счастье вьетнамских детей. Тетрадки и другие школьно-письменные принадлежности – простые карандаши, ластики и точилки. Да, во Вьетнаме идет война. Но вьетнамские дети очень хотят учиться. И мы должны им помочь. Каждый советский школьник должен внести свой вклад в то, чтобы вьетнамским детям было на чем писать. Наша учительница объявила: в понедельник всем принести какие-нибудь школьно-письменные принадлежности.
Мама с папой отнеслись к сбору школьно-письменных принадлежностей самым серьезным образом. Мы с мамой пошли в магазин и купили двадцать тетрадок – десять в клетку и десять в линейку (мама даже виду не подала, что эта незапланированная трата ее расстраивает). Папа проверил купленные тетрадки – везде ли есть промокашки, нет ли где какого-нибудь загнутого уголка, потом тщательно упаковал их в газету, и я понесла свою «помощь» в школу.
Я шла и представляла: вот над вьетнамской деревней появляется военно-транспортный самолет. Это наш самолет – такой же, как в фильмах про Великую Отечественную войну. У него на борту не военная техника, не зенитно-ракетные комплексы, не военные специалисты – то, что Советский Союз посылает для поддержки коммунистической власти Северного Вьетнама. И наш самолет не планирует атаковать самолет американской военщины, который сражается на стороне южновьетнамских властей. У него на борту тетрадки в клеточку и линейку, на задней сторонке обложки тетрадок в клеточку – таблица умножения, на задней сторонке обложки тетрадки в линеечку – пионерская клятва. Из кабины пилоту видны горящие хижины вьетнамцев: видимо, тут недавно пролетал самолет врагов. Но наш самолет теперь скинет туда школьно-письменные принадлежности. Вот вьетнамские дети заметили самолет, заметили звезды на крыльях. Они бегут, кричат, машут руками. Приземлиться летчик не может – это очень опасно. Он сбрасывает свой груз. Тетради летят по воздуху, ближе, ближе к земле. Дети тянут ручонки к тетрадкам. Они так давно не писали!..
Я всей душой ненавидела американскую военщину. Но мы догоним их и перегоним. И окажемся у горизонта, из-за которого поднимается огромное красное солнце…
* * *
Под ковриком с богатырями (которые «на самом деле» никогда не встречались друг с другом) я обычно болела. Чтобы как-то разнообразить мое пребывание на кровати с шишечками и подушками, бабушка вызывала врача (и потом ничего не делала из того, что прописывал врач), разрешала мне играть с флакончиками в гробиках, что-нибудь рассказывала.
И, видимо, только я, когда рядом не было мамы (и тем более папы), когда никого рядом не было, слышала бабушкин «обыкновенный» голос. Бабушка несколько раз рассказывала мне сказку про Крошечку-Хаврошечку.
Слово «монстр» в то время в детских народных сказках еще не использовали. Тем не менее я уверена: это страшная сказка про монстров. Внутреннее содрогание вызывала даже положительная Хаврошечка, которая умудрялась забраться в ухо к корове, а из другого – вылезти. (Может ли Гарри Поттер, который полвека спустя стал пользоваться «порталами», сравниться с «нашей» Хаврошечкой?) А что говорить про трех «девочек» с говорящими именами: Одноглазка, Двуглазка, Трехглазка? Трехглазка, с ее дополнительным глазом посередине лба, воспринималась как чудище ужасающей силы. В эпизод, где Хаврошечка с помощью колыбельной заговаривает своих сестер-надсмотрщиц, бабушка вкладывала всю душу: не проговаривала, а прямо-таки напевала: «Спи, глазок, спи, другой…» И потом резко обрубала: «А про третий-то и забыла!»
