Не было сил и времени рыть могилы для каждого. Не только на Курской дуге, но и под Сталинградом, и под Москвой, и под Ленинградом – везде, где во время боев гибло очень много людей.
Правда, дедушку звали не так, не Израил. У него было двойное имя – Израиль-Иосиф. Наверное, слишком длинное. И поэтому – только поэтому – его имя решили не выбивать на стеле, установленной в память о безвозвратных потерях начальствующего и рядового состава под селом Моховое.
«Некоторые воины, которые также значатся в данном списке, занесены на плиты на воинском захоронении в с. Моховое. Но имени Вашего деда там нет…»
А может, первое дедушкино имя, Израил (даже без мягкого знака), звучало не очень прилично, особенно во времена, когда израильская военщина… ну и так далее. Я понимаю…
Главное – понимать.
А о втором имени в начальствующем составе, видимо, не знали. А то бы, конечно… Я рада, что о Сталине чаще всего говорят просто «Сталин».
Письмо о дедушке и «безвозвратных потерях» пришло в начале 2017 года от Кустова Алексея Владимировича, начальника управления делами администрации Покровского района Орловской области. Я думаю, он хороший человек. Он попросил сообщить дату рождения дедушки. И пообещал, что «к 9 мая 2017 года имя Вашего деда будет увековечено на данном воинском захоронении».
Я ему благодарна.
* * *
– Мам, а дедушка воевал?
Дедушка, мамин папа, к этому времени уже умер. С его смерти прошло три года, а то и больше.
И почему я спросила?..
Это все из-за праздника, из-за 9 Мая. 9 мая 1945 года прекратила свое существование гитлеровская Германия, монстр ХХ века. Кончилось все ужасное, что только можно придумать, все, что было синонимом бесчеловечности. И вот, спустя двадцать лет, в 1965 году, правительство нашей страны решило: пусть каждый год 9 мая все снова радуются этой дате. Ведь тогда кончилось все ужасное.
Хорошо, что к этому времени я уже родилась!
9 мая вечером всегда был салют.
По улицам шли пожилые люди в орденах и медалях. Медали и ордена – это «метки» их подвигов. У некоторых стариков вся грудь была в орденах.
Мама тихо мне говорила:
– Смотри, это ветераны.
Я широко раскрывала глаза. Я взгляд не могла оторвать от стариков в орденах.
А где-то они собирались группками, обнимались и целовались.
– Это однополчане, – объясняла мне мама. – Они вместе воевали.
И вот в какой-то момент у меня в мозгу щелкнуло:
– Мам, а дедушка воевал?
– Дедушка? Да, воевал.
Дедушка воевал? Правда? Почему же я об этом не знала? А если он воевал, то где же его медали? Была у него какая-нибудь медаль? И почему же тогда дедушка никогда ничего не рассказывал? То есть… почему мне никто ничего не рассказывал? Но хотя бы есть дедушкины письма с фронта? Такие, сложенные треугольничком? На фронте конвертов не было. Была «полевая почта». Кое-кто из детей накануне 9 Мая приносит такие треугольнички в школу и отдает на хранение (или даже вообще дарит) в школьный музей боевой славы. (А я бы отдала письма с фронта в музей?..) Фронтовые письма лежат под стеклом рядом с касками и гильзами от патронов. Прошло тридцать лет, а в земле все еще обнаруживаются следы давно прошедшей войны. В музее есть фотографии: чей-нибудь папа или дедушка в военной форме. Или стоят три улыбающихся солдата, положив друг другу руки на плечи…
– Дедушку ранили под Москвой. Он был сильно контужен.
Контузия – это что? Я слышала слово «контуженный». Есть два слова, которые в пионерском лагере используют как ругательства: «контуженный» и «дистрофик». Контуженный – это значит, что «у тебя не все дома». Ты вроде как ненормальный. А «дистрофик» – тощий, слабак. Его пальцем ткнешь – он завалится.
– Это из-за контузии его потом посадили в тюрьму для инвалидов…
* * *
Выписала из словаря:
«Контузия – особый вид общего поражения организма… Последствия разнообразны: …от временной утраты слуха, зрения, речи с последующим частичным или полным их восстановлением, до тяжелых нарушений психической деятельности…»
«Дистрофия алиментарная (голодная болезнь) – недостаточное питание организма и его необратимое истощение вследствие длительного недоедания. После Великой Отечественной войны у болезни появилось второе, неофициальное название – „ленинградская болезнь“.
* * *
«Пал» – совсем не то же, что «умер».
В слове «пал» есть что-то бессмертное.
У нас во дворе мальчишки часто играли в войну. Они носились по газонам с деревянными автоматами. Чаще всего автоматы сколачивали из реек от продуктовых ящиков. Но если удавалось раздобыть какую-нибудь «красивую» толстенькую дощечку, то автомат получался «зэканский», «здоровский», прямо как настоящий. Мальчишки бегали и «строчили» – изображали звуками, как автомат стреляет. С помощью письменной речи это не передать: «тра-та-та»? «трр-рр»? «дррр»? «тудудудуду»? Смешно! Это была сложнейшая какофония, вполне сравнимая со спецэффектами, которые создаются сегодня при помощи компьютерных технологий. В этом и заключалась игра – бежать и вот так «строчить». Иногда мальчишки пытались делиться на «армии», на «фашистов» и «наших». Но ищи дурака, который согласится на роль фашиста! Поэтому каждый считал, что именно он не фашист, а «наш». А другой непременно фашист. И они целились во «врага», «строчили» из автомата и кричали друг другу: «Убит!»
Это ничего не значило. Ты мог и дальше бегать. Мало ли что там кричат! Но иногда кто-то вдруг замирал на месте – и падал. Падать тоже было искусством. Тут у каждого был свой «стиль». Кто-то заваливался медленно, вскидывая руки, как во время замедленной съемки. Кто-то падал быстро и резко – «как подкошенный». Но это всегда было очень похоже на то, как показывали в кино.
Упавший какое-то время неподвижно лежал на земле. Эта «временная смерть» была частью игры, частью роли солдата. И она давала играющему передохнуть. Потому что трудно так бегать и все время строчить. А потом мальчишка вскакивал – и снова бежал и строчил. И тоже как в кино: там все время бежали и падали, падали и бежали.
Мы все время смотрели фильмы про Великую Отечественную войну – по телевизору и в пионерском лагере. Мы их обожали. Эти фильмы захватывали. Они были о великом: враги, опасности, подвиги…
Мне особенно нравились партизаны. Партизаны или разведчики. Партизаны носили такие здоровские полушубки, валенки и ушанки. (Мне бы тоже хотелось носить такой полушубок.) И жили в землянках – в таких уютных подземных избушках, где «бьется в тесной печурке огонь» (муз. К. Листова, сл. А. Суркова). (Мне бы очень хотелось немного пожить в землянке.) Какой-нибудь партизан непременно играл на гармошке. Самый веселый, друг главного героя. Время от времени из ближайшей деревни к партизанам приходила красавица и приносила парное молоко. Она была такая красивая, что на нее с восторгом смотрели даже фашисты. А на самом деле она была связной. (Я бы тоже хотела быть, как эта красавица.) Партизанская жизнь в лесу, с шутками и прибаутками, с залихватскими плясками у костра прерывалась необходимостью выполнять боевые задания. То нужно было взять «языка» (важного глупого немецкого офицера), то взорвать какой-нибудь мост и пустить под откос вражеский эшелон. Во время этих заданий партизаны могли погибнуть. Веселый гармонист, как правило, погибал. И у зрителей щипало глаза от слез. Но главный герой обычно доживал до победы.
