Хомяки неприятно поразили меня своей нечувствительностью к дрессировке: несмотря на пищевые стимулы, они так и норовили выскочить на ходу из вагона. Поезд с пассажирами не смог проехать и двух метров.
Такое непредсказуемое поведение подопытного материала убивало всякое стремление стать дрессировщиком.
* * *
Но вообще я много делала для того, чтобы детство мое могло считаться счастливым. Я сознательно наделяла его необходимыми признаками.
В книжках, к примеру, часто писали про «босоногое детство». Босоногость была почти синонимом счастья.
Ну и в чем дело? Берешь и ходишь все лето без обуви, в любую погоду, невзирая на легкий насморк. Кто сказал, что счастливое детство проходит без легкого насморка? Проблема лишь в том, что летом ты живешь в пионерском лагере. Как проскочить в столовую? Как идти на линейку? Но тут главное – выбрать тактику. Прибегаешь чуть позже остальных и встаешь в задний ряд. Для вожатых важно, чтобы на шее был галстук. А на ноги они не смотрят. И от флагштока, с трибуны твоих ног никому не видно.
И хорошо, что не видно – потому что ты их не моешь. Если уж босоногость – так уж в полную силу. Или тот, кто воспел свое босоногое детство, каждый день перед сном мыл ноги?..
Любите книгу – источник знаний!
(Сл. М. Горького)
«Чтение – вот лучшее учение!» – сказал А. Пушкин в 1937 году.
* * *
И еще, конечно, «секретики».
Если я вдруг не скажу про «секретики», то все решат, что у меня вообще не было детства.
«Секретики» – это проверка на своих и чужих.
Так вот, время от времени мы делали «секретики».
Роешь в земле неглубокую маленькую ямку, на донышко кладешь золотце, на золотце – цветочек (можно два-три цветочка), сверху придавливаешь цветным стеклышком, по краям присыпаешь землей. И «секретик» готов. Его нужно как-то замаскировать, а тайное место – пометить.
«Секретик» показывают своей лучшей подруге или лучшей подруге подруги.
Главное – все делать втайне, иначе твой «секретик» найдут другие (а им только бы найти!). Эти другие – «враги». Они его уничтожат.
В нашем обществе по спасению птенчиков у «секретиков» было особое применение. Мы украшали «секретиками» могилки почивших птиц, преимущественно воробьев. И мы достигли известных высот в кладбищенском искусстве.
Но зато когда наши «секретики» стали известны «врагам» и когда их «рассекретили», из мира исчезло не просто какое-то количество красоты. С лица земли было стерто целое воробьиное кладбище.
* * *
Детство мое, постой…
Ты погоди, погоди уходить навсегда.
Ты приводи, приводи, приводи нас сюда
Иногда!
(Муз. П. Аедоницкого, сл. И. Шаферана)
Мое детство, однако, по степени концентрации счастья не шло ни в какое сравнение с маминым.
Мама, конечно, поддерживала меня в моих высоких целях – в том, чтобы стать дрессировщицей (с помощью хомяков) или поставить спектакль – сценку из «Сына полка» (в театре маленьких мальчиков чаще всего играют молодые, невысокого роста актрисы, так что я была Ваней Солнцевым): «Нужно чувствовать каждое слово, быть живым и раскованным, но не переигрывать».
Но мама то и дело вынуждена была констатировать прискорбный факт: всё не то, не то! Вот в «ее время»!..
«Мамино время» – это когда меня еще не было.
Как они пели! Какие были тогда голоса – и у певцов, и у актеров, и у них, обычных девчонок! Разве сейчас услышишь хоть один такой голос?
А песни! Какие замечательные в их время были песни!
И в качестве доказательства мама пела песни из довоенного кинофильма «Свинарка и пастух». Каждая песня, конечно, увязывалась с сюжетом, который мама мне много раз пересказывала.
Она – русская красавица, живет в северном колхозе и выращивает поросят. Он – красавец, страстный джигит, пасет овец на склонах Кавказа. Оба – передовики производства, и по такому случаю обоих посылают в Москву на ВСХВ (Всесоюзную сельскохозяйственную выставку, правда, к моменту моего появления на свет она уже называлась ВДНХ – Выставка достижений народного хозяйства). Там северная красавица демонстрирует выращенных поросят, а красавец-джигит – овец. Оба стремятся как можно больше узнать о передовых методах ведения колхозного хозяйства. Но встречаются – и тут же влюбляются друг в друга. Однако им приходится расставаться. Ее в колхозе ждут поросята, его – овечьи дела. Но они так тоскуют в разлуке!
И все поют, поют!
Ты живешь недалеко от Белого моря!
Я живу недалеко от Черного моря!
Но наши сердца-а-а-а…
А-а-а-а… А-а-а-а…
вместе!
И наконец, преодолев расстояние и козни местных возлюбленных, свинарка и пастух соединяются в жарком поцелуе – наивысшей форме советской любви.
Весь советский народ обожал этот фильм. Как объясняла мне мама, в ее время кино никогда не смотрели по одному разу. В наше время, конечно, тоже. Но в их время не было телевизора. И все по многу раз ходили на один и тот же фильм в кино – столько, сколько требовалось, чтобы выучить наизусть интонации любимых героев и, естественно, все песни фильма.
А какие спектакли шли тогда в детском театре! В них всегда было три действия (а не два, как сейчас!). И декорации – настоящие, а не столбик с табличкой, на которой написано «лес» (разве табличку можно считать декорацией?).
И мама при случае пересказывала один из любимых спектаклей под названием «Лисий хвост»: советские пионеры живут в пионерском лагере. Туда проникает шпион. Он только что перебрался через границу, прикрывшись лисьей шкурой, видимо, для того, чтобы его не учуяли пограничные собаки. У шпиона задание – выведать важный секрет советского государства. Если враги за границей узнают этот секрет, мощь страны пострадает (видимо). Шпион сначала прячется в бочке – для того чтобы осмотреться. Потом незаметно для всех оттуда вылезает, притворяется другом детей и хочет войти к ним в доверие. А те и не подозревают! Особенно глупо ведет себя пионер, которого хитрый шпион угощает конфеткой. Но кто-то из пионеров находит лисий хвост от шпионской шкуры-прикрытия. Шпиона разоблачают. Приходят… эээ… пограничники и уводят врага.
Конечно, не только этот спектакль так запал маме в душу. Не менее вдохновенно она рассказывала сказку про двух горбунов: душа у слушателей всегда уходила в пятки. Это было лучшее страшное, что я когда-либо слышала. Во взрослом возрасте я опознала эту историю в пьесе Тамары Габбе – но в мамином изложении она была интереснее.
У мамы вообще был дар. Она умела превратить в захватывающий фольклор даже роман «Человек, который смеется» или историю про Козетту и Жана Вальжана. «Отверженные» и истории о чудесном мамином детстве стояли в одном ряду.
