…«Хижина дяди Тома» – XIX век? У них и сейчас еще негров линчуют!
…Что – «у нас»? У нас нет никакого расизма!
…Откуда я знаю, что нет расизма? Я не видела живого негра?
Во-первых, видела – неподалеку от Института дружбы народов.
А во-вторых…
* * *
В тот момент я не решилась признаться, что два года назад выпросила у мамы куклу-негритенка. (Такая взрослая девочка – и выпросила куклу!) Тогда многое сошлось: и то, что я прочитала «Хижину дяди Тома», и то, что по телевизору вдруг показали любимый фильм мамы «Цирк» – как у одной американской актрисы рождается негритенок и ее отовсюду гонят, а потом они с негритенком приезжают в Советский Союз и здесь обретают счастье. Смотреть этот фильм было почти невозможно – пленка была слишком старая, слова персонажей опознавались с трудом. Но мама так увлекательно пересказала сюжет, так трогательно описала сцену, в которой артистка цирка качает черненького ребеночка и поет ему колыбельную, что я выдержала просмотр от начала до конца. И когда я потом увидела в «Детском мире» пластмассового кукленка с кудрявой черной головкой и бусинками на шейке, мама тут же пошла мне навстречу – она все поняла! (То, что кукленок называется «негритенок», было написано на ярлычке кукольной рубашонки.)
Только не нужно думать, что я собиралась играть в ку-клукс-клан. Ничего такого я не собиралась делать (все-таки я была уже довольно взрослая девочка, умудренная жизненным опытом). Нет, негритенок мне нужен был исключительно ради того, чтобы его любить! Он сидел на видном месте, а я его любила. Приду из школы, взгляну на него – и говорю себе: «Мой хороший! Я никому не позволю тебя угнетать». Вот так!
А еще негритенок был хранителем моей тайны: я решила стать балериной. (После того как выяснилось, что дрессировщица – наследственная профессия.)
Это желание было связано напрямую с Дружбой народов.
* * *
В Советском Союзе была Дружба народов!
(И нечего вспоминать какие-то переселения и каких-то «космополитов». И запрет использовать в школах национальных республик национальный язык. Во-первых, я ничего такого не знала. А во-вторых… Во-вторых, «кто старое помянет, тому глаз вон!» – народная мудрость.)
Понятие «Дружба народов» могло включать в себя только дружбу народов нашей страны. На каком-то из юбилеев, посвященных образованию Советского Союза, я, ведущая праздничного концерта, читала звенящим голосом:
Пятнадцать зорь окрасили восток —
И никогда не гаснут эти зори.
Пятнадцать рек слились в один поток —
И, расплескавшись, превратились в море!
(Сл., по-видимому, народные. Народная мудрость)
После слова «превратились» надо было выдержать паузу. Тогда слово «море» звучало особенно торжественно…
Пятнадцать зорь и пятнадцать рек символизировали пятнадцать национальных республик.
Но «Дружба народов» могла пониматься и шире, охватывать национальности и за пределами нашей великой Родины.
Понять, что именно это значит, можно было, только увидев сюиту «Дружба народов» – «музыкально-танцевальную» композицию, которую исполняла хореографическая группа ансамбля песни и танца Дворца пионеров и школьников г. Москвы под руководством Локтева.
На концерты ансамбля Локтева мы регулярно ходили всей семьей. И каждый концерт непременно завершался этой сюитой.
Другие номера тоже были замечательные. Но этот – лучше всех. И я ждала его чуть ли не с начала концерта. Мы с мамой вместе ждали.
И вот в самом конце второго отделения выходили конферансье (взрослый мальчик и взрослая девочка) и объявляли:
– Вы-ы-ыступает…
Я не могу на письме передать, как они произносили это «вы-ы-ыступает». Но у меня заранее все внутри замирало.
– Вы-ы-ыступает хореографическая группа…
– Сюита «Дружба народов!». Художественный руководитель такая-то!
И дальше на сцене появлялись дети в национальных костюмах.
Сначала шел русский танец. Его танцевали самые взрослые члены ансамбля – такие чудесные «добры молодцы и красны девицы». Начинали, как водится, медленно, но темп все убыстрялся и убыстрялся.
Потом музыка менялась, и на сцене появлялись дети в других костюмах, другой национальности. «Русская группа» отходила на заднюю линию, а «новые» танцевали свой национальный танец. При этом русские не стояли на месте, а тоже выполняли какие-то движения: так демонстрировалась танцевальная солидарность разных народов. Затем выходила новая группа, за нею – еще одна. И у всех – замечательные костюмы, и у всех чудесные танцы – то веселые, то зажигательные. И кого только не было среди «разных народов»! Правда, кто это, не объявлялось. Зрителям предоставлялось догадываться самим. И папа с восторгом тихонько шептал:
– Это французы… Кажется… А это испанцы! Точно!
И все друг за другом, выполнив свой интернациональный долг, отходили назад и вставали рядышком с «русскими».
А в самом конце на сцену выбегали четыре маленькие девочки, загримированные под негритят: с коричневыми лицами и коричневыми ладошками, в красных платьицах и босиком. Когда негритята заканчивали свой танец, из задней линии выдвигались четыре добрых молодца в русских косоворотках, одним уверенным мощным движением поднимали их (девочки-негритята в этот момент как бы взлетали в воздух) и сажали себе на плечи: благородные старшие братья!
«Дети разных народов, мы мечтою о мире живем!» – запевал в это время сводный хор локтевского ансамбля. Это был «Гимн демократической молодежи» (музыка А. Новикова, сл. Л. Ошанина). Впервые его исполнили в Праге в 1947 году, в день открытия Первого Всемирного фестиваля молодежи и студентов (…всего за год до процесса против космополитов…)
Зрители вставали с мест и неистово аплодировали. Мы с папой и мамой тоже вставали и хлопали, хлопали, хлопали…
И я уже тогда поняла: только так можно пережить это чувство – восторг слияния всех народов. Когда ты загримирован под негритенка и тебя поднимает на руки добрый молодец в косоворотке…
Но я испытала горькое разочарование: в ансамбль Дворца пионеров и школьников меня не приняли.
Мама переживала и с горечью объясняла:
– Тут, Маринка, ничего не поделаешь: у тебя короткие толстые ножки. С такими ножками сюда не берут.
То есть вы хотите сказать, что из-за каких-то «ножек» у меня не будет Дружбы народов?..
Правда, я не сразу решила добиваться своей мечты. В ансамбль меня не приняли, кажется, в третьем классе. И на какое-то время я об этом забыла. (И потом отношения с Толиком сильно меня отвлекли от темы «Дружба народов».)
Но в седьмом классе мама нашла для меня замену – в клубе художественной самодеятельности завода «Красный пролетарий» (того самого, при котором был пионерский лагерь имени Зои Космодемьянской).
