– Мы привыкнем, Сережа, – сказала Светлана. – К свободе, к отсутствию горя и даже к радости обретения. Мы стали семьей в этой беде. И все благодаря тебе. По одному поводу я радуюсь прямо сейчас. Что доверилась тебе во всем, хотя ты мне не понравился с первого взгляда. Я подумала, что такие красивые и нахальные детективы страшнее самых серых следователей. Из таких ошибок, наверное, и состоит счастье.
– И никогда не поздно понять, что оно в принципе бывает, – заметил Сергей. – На этом сегодня и завершим. Но считаю, что как порядочные люди вы должны со мной выпить, когда очухаетесь.
– Еще как должны, – произнес Олег. – А я, дурак, вообще, считай, не пил никогда.
– Просто не было повода, – авторитетно заметил Сергей. – Честь имею. До связи.
Клавка Борджикова
Посвящается Илье Хариту, человеку с ясным пониманием того, что профессия начинается с совести. Персонажи вымышленные, факты не совсем.
Автор
АДВОКАТ
Беднягу Толяна я знал всю его несчастную жизнь. Мы с его двоюродным братом Виталием Строговым учились в одном классе, остались хорошими друзьями даже когда пути разошлись, сохранив что-то вроде безусловной преданности навсегда. Я стал адвокатом. Виталя был великим тружеником, оставаясь при этом вдохновенным творцом. Он работал в большой строительной компании, и я точно знаю, что несколько его предложений в ранге немалых изобретений успешно внедрены, этот опыт перенимается. Насколько я понял, обошлось тут без патентов. Виталию платили разовую премию, могли вручить грамоту, пожимали руку… А изобретение, как уверен такой старый циник, как я, оформлялось на кого-то другого. А речь идет об очень прогрессивных составляющих комфорта в новых домах, которые строила эта компания. Сам живу в их доме и точно знаю, о чем речь. Не раз приглашал Виталия посидеть со мной и моими друзьями в ресторане, вот только там мы и говорили ему добрые слова благодарности за свой уют, за его талант. Бескорыстный, в общем. Но творцу и достаточно доброго слова.
Жизнь Виталия Строгова состояла из забот без просвета. Жена-домохозяйка, два мальчика-школьника, постоянно болеющая мама. Но это все то, что называется у людей трудным счастьем. Бессонной заботой и пульсирующей проблемой для Виталия были тетя Вера и ее единственный сын Анатолий, сильно за сорок лет. У Толи были какие-то образование и профессия, но о чем речь конкретно – не помнил уже даже он сам. Он временами устраивался на работу, потом его выгоняли, он вновь искал место и устраивался. Человек он, по сути, был неплохой, добрый, бесхитростный, старался быть никому не в тягость. Но он был в тягость всем! Толя пил до собственного изумления, практически не просыхая. Не буянил, не дрался и даже не пел, но у его близких было ощущение, что он сам и они вместе с ним ходят по краю пропасти. Жена однажды схватила в охапку ребенка и бежала к своим родителям. Стремительно развелась, не претендовала на его квартиру – убитую двушку в Бибиреве. Не писала заявление на алименты, мечтала лишь об одном: забыть о своем семейном счастье.
После развода Толи у тети Веры и появилось ощущение, что сын остался открытым всем опасностям, что у него нет даже слабой защиты в виде формально существующей семьи. Более того, тетя Вера стала бояться засыпать. Однажды она сказала племяннику:
– Виталик, ты понимаешь, как легко бандиты и всякие мошенники делают бомжами пьющих людей. Конечно, у Толика есть я и моя квартира. Но потом они придут за моей квартирой и моей жизнью. Он ведь мой единственный наследник.
И я как адвокат могу точно сказать, что это верный ход мыслей. Так оно обычно и бывает. Мы обсуждали с Виталием проблему защиты недвижимости и жизни тетки и кузена и пришли к единственно возможному варианту. Такой защитой может стать лишь сам Виталий. Других программ и инструментов просто не существует.
Короче, в результате ряда сделок, ускоренных благодаря моим юридическим связям и контактам многим известного строителя Строгова, был найден идеальный, по мнению всех участников, вариант. В самом большом восторге пребывал Толян. И обмывал самозабвенно и свою свободу от забот, связанных даже с оплатой коммунальных счетов, и свою каменную стену перед лицом опасностей в виде двоюродного брата Виталия.
Схема вглядела так. Для начала Анатолию оформили неплохую пенсию по инвалидности: нашли какой-то не смертельный, но не совместимый с работой недуг. Затем тетя Вера переписала свою квартиру на Виталия, а жуткую двушку Толи в Бибиреве Виталий купил у кузена с правом пожизненного проживания в ней Толяна. Приличную сумму в миллионном выражении бывший собственник, а отныне продавец сам перевел на счет матери, написав соответствующее заявление, которое заверил авторитетный нотариус Александр Мороз. Толян передавал матери деньги за квартиру на сохранение с правом распоряжаться ими по ее усмотрению в их общих интересах. В случае его смерти тетя Вера становилась наследницей сына. По соглашению трех сторон сделки Толян получал ежемесячно от двоюродного брата сорок тысяч рублей на питание и одежду. Вопросы здоровья и лечения в случае необходимости обсуждались и спонсировались отдельно.
Толя видел небо в алмазах на дне всех бутылок. Тетя Вера была наконец спокойна. Виталий потащил безропотно сей родной воз с проблемами и потенциальными несчастьями. Я считал сделку практически совершенной. И что для всех адекватных и гуманных людей, зависящих от недостатка Толи, было главным: он только получал, у него ничего не отобрали. Его жизнь не ломали, его не вязали смирительной рубашкой, не превращали в овощ в психушке, его не контролировали каждую минуту, и он сам чувствовал себя вольным рантье, которого принимают и уважают.
Когда Виталий позвонил мне и сказал, что получил повестку в суд по поводу незаконно отобранной недвижимости Анатолия, я потерял дар речи от изумления.
ВИТАЛИЙ
Мы с двоюродным братом Толей были почти ровесниками. Он на год моложе. В школе был веселым, смешным, забавным и добродушным. Его не принимали всерьез, но он был приятен в любой компании. А потом вдруг стало заметно: все повзрослели, переступили границу детства и беспечности, а Толя остался там. Он даже не по инфантильности, а почти в отчаянии вцепился в уплывающие облака безмятежности, буйного щенячьего веселья, отсутствия любого бремени. И, наверное, только мы с тетей Верой стали замечать в нем надлом, растерянность и даже трагизм. Взрослый Толя отвергал взрослый мир за его суровость и жестокость. Он не находил в себе ни сил, ни терпения для него. Он и смысла особого во всем этом бесконечном преодолении не находил. Кое-как закончил институт народного хозяйства. Точно знаю, что все его курсовые и диплом писала тетя Вера.
Она же нашла ему работу в торговой сети. Там он познакомился с симпатичной девушкой Лидой. Толя был привлекательным внешне мужиком: крупным, с круглым, добродушным лицом, ласковыми и доверчивыми голубыми глазами… И этот контраст взрослого, внешне мужественного человека с детской, непосредственной, радостной сутью, наверное, показался Лиде неотразимым. Многим так казалось в первое мгновение, первые дни или годы. Потом к Лиде пришло страшное разочарование. У них родился и рос ребенок, а они продолжали жить в запущенной квартире-дыре, оставшейся Толе по наследству от отца, который рано умер от пьянства. Толя не находил в себе сил, чтобы пальцем шевельнуть для какого-то благоустройства. Лида поняла, что ее муж не просто не стал мужчиной, оказавшись мужем и отцом, – он категорически сопротивляется всему, что связано с ответственностью.
