— Зачем ты на все это подписался, а? — спрашиваю я, разглядывая витрину со средствами от кашля. Нужно сосредоточиться на чем-то, чтобы перестать думать о происходящем в соседней комнате.
— Зачем? — Виктор непонимающе поворачивается ко мне. — Я журналист.
— У тебя будет очень много проблем, когда все это закончится.
— Думаешь, у меня сейчас проблем нет? — говорит он.
— Будет больше.
— Типа чем старше, тем больше проблем?
— Рано или поздно эта игра в заложников перестанет всех устраивать.
— Пессимистично.
— При всем желании я просто физически не смог бы взять в заложники половину города.
— Судя по новостям, ты умудрился пристрелить человек восемьдесят. Лично я троих придумал. Ты недооцениваешь себя, — отвечает Виктор.
Мне надоедает этот разговор и названия микстур от кашля, которые я уже наизусть выучил. Я поворачиваюсь и иду к прилавку. Виктор сразу как-то съеживается.
— Повторяю свой вопрос: почему ты на это подписался?
— Зачем тебе, а? — Он начинает ерзать на стуле. Вжимается в спинку. Черт, так раздражает эта реакция. Большинство людей разговаривают со мной так, будто у меня в руках включенная бензопила. Хотя иногда эта реакция, конечно, играет на руку. — …Я играю. В покер. Проиграл уже очень много. Деньги отца. Достаточно?
— Вполне. Слушай, а чего тебе не хватало, а? — спрашиваю я.
— В плане?
— Денег полно. Семья обеспеченная. Университет в Штатах. Карьера в перспективе. Чего тебе не хватает?
— Не знаю… — Виктор вдруг теряет весь свой настрой. — Я никогда не хотел учиться на юриста. Никогда не хотел такой карьеры. Жизни. Всего. Хотел быть журналистом. А когда играешь, ты не способен думать ни о чем, кроме игры. Погружение. Анастезия. Меня отец уговорил пойти на юридический факультет. Тогда я и начал играть. Знаешь, очень хотелось, чтобы отец мной гордился. Но после того, как я проиграл сотню тысяч евро, отец меня все равно послал.
— Его можно понять.
— Ага. Сейчас у меня долгов на три состояния отца, никто из семьи меня видеть не желает, зато я журналист.
— Хочешь доказать, что сможешь стать кем-то без помощи отца?
— Я просто люблю снимать, — отвечает Виктор. — И это очень крутое видео. — Он указывает взглядом на монитор перед собой.
В этот момент к нам выходит девушка-фармацевт. У нее в руках бутылка виски. Она протягивает ее мне.
— Как Верена? — спрашивает Виктор.
— В порядке, — кивает девушка. Я отпиваю из бутылки и протягиваю ее Виктору. Девушка перехватывает ее на середине пути и делает несколько крупных глотков прямо из горлышка. На ней лица нет.
17. Такое кино
Микки
— Впоследствии я долго пытался понять, почему мы оказались вместе. Я никогда не думал, почему я оказался с Вереной, но постоянно спрашивал себя: почему она со мной. Зачем я ей нужен? Я больше не привязываю ее руку к своей. И уже не могу ответить на простой вопрос: кто чей заложник? И в какой именно момент наша жизнь превратилась в кинохронику?
— Эй, полегче, а, — протестует Виктор. — И из кадра не уходи.
— Вообще не знаю, как на это подписался, — морщусь я.
— Потому что я попросила, — тихо говорит Верена.
Мы сидим на площади Дам. Главная площадь в столице Нидерландов. Ну да. Совершенно верно. Куда еще мы могли податься? Только здесь мы никак не выделяемся из толпы. Даже Верена с ее сиреневыми линзами выглядит здесь совершенно непримечательно.
Все пространство площади перерезают трамвайные рельсы. Мы сидим на небольшом бортике, который условно разделяет площадь и пешеходную часть улиц. То и дело мимо проезжают трамваи. Все они пусты. Пассажиров, которые готовы отдать три евро за то, чтобы минут на двадцать сократить свой путь до дома, немного. Тем, у кого есть эти три евро, не нужно тратиться. Они живут в центре или просто не появляются здесь. Это строго туристическая зона. Тут полно клиентов, которым можно рассказать пару страшных историй.
Перед нами — Королевский дворец. Справа — высокое здание музея мадам Тюссо, слева — шумный пивной бар, перед которым темнокожий парень играет на барабанах, пытаясь заработать пару лишних евро. Ему плохо это удается. Все внимание туристов на площади приковано к парню в глупой кепке. Он натянул канат между двумя дамбами и сейчас преспокойно прогуливается по тонкой веревке. Думаю, его кумир — Филипп Пети. Ну, может, помните, тот парень, который прошелся по веревке между двумя башнями-близнецами.
Верена сидит чуть поодаль от меня и увлеченно наблюдает за парнем в кепке. Неприятно, что какой-то клоун полностью завладел ее мыслями. Меня тормошит Виктор. Он вместе с камерой сидит передо мной. Мы пытаемся снять новый ролик «от Верены и Микки». Полноценное интервью. Это должен быть сквозной монолог между нарезанными роликами. Виктор уверен, что после этого видео он прославится.
Парень в кепке доходит до конца веревки, подпрыгивает и умудряется в прыжке развернуться на 180 градусов. Раздаются аплодисменты. Хлопать начинают его друзья, которые стоят за дамбами, но инициативу быстро перехватывают дети, скопившиеся прямо перед веревкой. Раздаются ленивые хлопки родителей, которые больше сосредоточены на своих чадах, чем на канатоходце. Веревка то и дело дрожит и извивается, но этот парень даже не идет, он прогуливается по тонкой и хрупкой конструкции, которая отделяет его друзей от зрителей.
— Так почему мы оказались вместе, как считаешь? — спрашивает Виктор, не отрывая глаз от монитора. Свою реплику он точно потом обрежет.
— Мы все вроде как за гранью. Нас выбросило на берег, как-то так. — Верена оборачивается. Канатоходец в этот момент начинает шататься, и вроде бы это даже не уловка. Но теперь все внимание Верены приковано к нам с Виктором.
— Нас отвергло общество. Выбросило из жизни. Здесь, на обочине, мы встретились. Я всегда, с рождения, пытался стать кем-то значимым. Нормальным. В моем случае это стремление близко к понятию подвига. Мои подвиги были никому не нужны. Мне на роду было написано стать мелким мошенником, кочующим из одной тюрьмы в другую. А Верена… Верена с Виктором случайно столкнулись со мной. Их выбросило за грань. И не предупредили, что пути назад не будет. Аутичная Верена, с насмерть искореженной психикой. И я. Психопат. Нам больше ничего не оставалось. Мы прикалываемся над миром, который решил списать нас со счетов.
— Как красиво сказано, — говорит Верена.
— Для тех, кто в танке, уточняю: это сарказм, — поясняет Виктор.
— Не сарказм. Вообще ни разу, — говорит она.
— Давай покажу, что получилось. — Виктор подрывается с места и подсаживается к Верене. Он панибратски приобнимает ее, и она вздрагивает. Берет камеру Виктора себе и сгибается. Она буквально хочет исчезнуть. Раствориться в экране. Да. Мне сейчас очень хочется убить Виктора, хотя я понимаю, что он ничего плохого не хотел. Поднимаюсь и закуриваю сигарету. Первую за день. Знаете, как говорят: счастливые люди не курят. Это правда. Счастье — это абсолютная категория. Пока ты счастлив, тебе не нужно заполнять пустоту внутри себя.
