— Мама, ты меня узнаешь? На мне линзы, но ты все равно должна меня узнать, — слышу тихий голос Микки. Здесь, в больнице, все кажется таким реальным. Вот она, настоящая жизнь. Мрачная и с охранником на выходе. Игра в реалити когда-нибудь закончится, и все мы окажемся здесь. Только в разных палатах. Моя собственная жизнь сейчас кажется какой-то неправдоподобной и мелкой. Кому я собралась мстить? Как должна выглядеть месть человека, благодаря которому ты окажешься здесь. Не в автобусе или кресле самого дешевого психотерапевта Нью-Йорка, а здесь, в психиатрической больнице, в отделении для безнадежных пациентов.
— Я привел девушку. Это моя девушка. Помнишь, ты говорила, что человек должен ради кого-нибудь жить? Мне есть ради кого. Я счастлив, мама… — Микки поднимает голову и одними губами просит меня зайти. Очень хочется провалиться сквозь землю, но я все-таки захожу. Делаю шаг вперед.
В кресле сидит маленькая, высушенная женщина. Возле ее кровати куча каких-то буддистских штучек. Мандалы, шивалингамы, статуэтки Будды и тому подобное. На стене изображение бога Шивы. На тумбочке возле кровати папка с рисунками. Видимо, акварельными, потому что плотные листы бумаги топорщатся от нанесенной на них краски. На стопке буддистская статуэтка. Молодая пара и слоненок.
Лицо женщины в кресле лишено всех красок и кажется безжизненным. Глаза серые. Самые обыкновенные. У всех либо серые, либо коричневые глаза. Остальные — в линзах. Волосы ее местами седые, местами каштановые. Микки постоянно моргает. Он не привык к линзам, и они ему мешают.
Женщина внимательно смотрит на меня. Если честно, я жду, когда она закричит от ужаса, как в том репортаже. Вместо этого женщина тянется к столику и берет с него фигурку Будды. Изучает ее. Так Микки смотрел на пистолет в своей руке, когда умерла Бонни. Как будто видит в первый раз.
— Убирайся отсюда, недоумок. Ты всегда был неудачником. Ты убил мою дочь. Ты…ты… — Она задыхается от ненависти к своему сыну.
Фигурка летит ему в голову. Тот инстинктивно уворачивается. Женщина поднимает на меня глаза и презрительно усмехается. Вслед за фигуркой летит еще одна. И мандала с шивалингамом тоже.
Микки не обращает внимания на все эти фигурки. Он медленно поднимается с колен и берет в руки тяжелую статуэтку пары со слоненком. Женщина уже бьется в истерике, и, наверное, нужно позвать кого-то из персонала. Я делаю шаг назад, затем еще один — и вот я уже в спасительном коридоре. Микки выходит мгновением позже. Он берет меня за руку.
— По крайней мере, она не сразу стала орать, — говорит он.
24. Кали
Верена
Он ставит статуэтку, которую взял у матери, на приборную панель. Пара и слоненок. Какие-то индийские боги. Они украшены витиеватыми узорами, ожерельями, змеями… Мужчина и женщина величественно взирают в вечность, а слоненок радостно улыбается и смотрит прямо на тебя.
— Что это за фигурка? — спрашиваю я Микки. За окном проносятся благородные немецкие пейзажи. Аккуратные фешенебельные дома с газонами и садиками.
— Создатель и разрушитель Шива, его жестокая жена, богиня Кали, и сын их, бог удачи Ганеша, — отвечает Микки. Его голос сейчас глухой и бесцветный.
— Почему жестокая? — спрашиваю его. Микки оборачивается и пристально смотрит на меня, а потом начинает рассказывать одну из своих сказок.
— Ее просто очень сильно обидели, понимаешь? Она была прекрасной и великодушной, исполняла все желания и всегда старалась дать больше, чем люди этого заслуживали. Кали жила на вершине живописной горы. Деревья, птицы, несметные богатства — все, как полагается. Шива полюбил ее. Все другие боги, не говоря уж о людях, боялись его, но не Кали. Он создавал и разрушал в своем безумном огненном танце, сохраняя гармонию на земле. Не всем была ясна его логика. Он уносил с собой тысячи жизней, устраивал пожары и великие сражения. Кали ругала его за жестокость и пробуждала в нем самые светлые чувства. Он бы не смог пошевелить и пальцем своих многочисленных рук, если бы не чувствовал великую силу любви Кали.
Так продолжалось до того рокового дня, когда люди предали ее. Им, знаешь, не нравится быть благодарными. Это самое омерзительное чувство в мире. Оно рождает ненависть. Засуха, голод или жадность двигали тогда людьми, никто не знает, но однажды они решили захватить все богатства Кали, а заодно и ее саму. Кали прекрасно умела слушать мысли людей. Узнав о том, что они задумали, она пришла в ярость. Прекрасное лицо ее раскололось надвое. Гром, молнии, ураганы последовали за этим. Спецэффекты были на уровне. И миру явилось то, что он создал. Любовь, обращенная в ярость. Нагая и чудовищная Кали неумолимо двигалась вперед, гремя ожерельем из человеческих черепов и серьгами из отрубленных пальцев. Заговорщики тут же превратились в прах земной, реки наполнились кровью, ну и там дальше ты знаешь, сюжет апокалипсиса. Приближался момент, когда мир уже будет разрушен настолько, что его уже невозможно будет восстановить и он навеки погрузится во тьму. Оставался только один миг, когда боги обратились к Шиве. Они взмолились: «Останови эту сумасшедшую, останови свою жену», — орали они. Шива внял просьбам и обернулся младенцем. Он подполз к разъяренной Кали и заплакал. Богиня остановилась и взяла его на руки. Так все и закончилось.
Людям свойственно быстро забывать о своих ошибках и вечно помнить чужие. Богам не повезло, они не умеют забывать. И вот все, кажется, вернулось на круги своя. Люди продолжали мечтать. Желания превращались в цели, а цели в мольбы. Обращались обычно к Ганеше, но иногда желания были вне юрисдикции Слоненка. И тогда просили у Кали.
Жестокая богиня их исполняла, но отныне она требовала что-то взамен. Она забирала намного больше, чем люди могли дать. Ровно столько, сколько требовалось, чтобы люди пожалели о своих мольбах. А затем еще больше, пока не отнимала у них все.
— Прямо ипотечное кредитование, а не богиня, — бормочу я.
— Вроде того, — улыбается Микки и продолжает рассказывать сказку. — Только знаешь что? Шива все-таки опоздал, ровно на одно мгновение. Этого хватило.
— Чем-то напоминает сказку о Крысолове, — говорю я.
— Все сказки похожи друг на друга, — пожимает плечами он.
25. В пути
Верена
Мы сидим на одной из лавочек Унтер-ден-Линден. Пришли сюда попрощаться с городом. Это просто улица с липами. Широкая улица. По правую и левую сторону растут развесистые липы. За деревьями проезжая часть. И справа и слева. Несмотря на все ограничения и неудобства, связанные с проездом по центру города, по этим двум узким однополосным дорогам день и ночь проносятся машины. Улица упирается в Бранденбургские ворота. Серое, монументальное и непримечательное здание, как и весь Берлин с сувенирных открыток. Я запомнила этот город совсем другим, но я в первый раз на Унтер-ден-Линден.
Привычно ищем новости про себя и натыкаемся на интервью Марко, в котором он рассказывает обо мне. История моих поражений. Естественно, вперемешку с кадрами ролика в бостонской подземке. Марко так ярко и подробно рассказывает обо всем, что начинает казаться, что он был со мной в каждый момент жизни.
