Книга Труды и дни мистера Норриса. Прощай, Берлин, страница 79. Автор книги Кристофер Ишервуд

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Труды и дни мистера Норриса. Прощай, Берлин»

Cтраница 79

– Но, Салли! – Я стоял как вкопанный и смотрел на нее во все глаза. Потом рассмеялся: а что мне еще оставалось? – Ну знаешь… Ей-богу, в жизни не встречал более удивительного создания!

Салли хихикнула, точно озорной ребенок, которому случайно удалось развлечь взрослых:

– Я же всегда говорила тебе, что я чуть-чуть чокнутая. Теперь ты, может быть, мне поверишь.


Прошло больше недели, прежде чем полиция сообщила нам новости. Однажды утром ко мне заглянули два детектива. Молодой человек, соответствующий нашему описанию, взят на заметку, и за ним установлена слежка. Полиции известен его адрес, но они хотят, чтобы я опознал его до ареста. Согласен ли я пойти с ними в одну закусочную на Клейстштрассе? Его уже не раз видели там примерно в эти часы. Я мог бы опознать его, оставаясь незамеченным в толпе, и тотчас же удалиться без всякого шума и неприятностей.

Не очень-то мне понравилась эта идея, но другого выхода не было, пришлось согласиться. Закусочная была переполнена: мы пришли как раз к ланчу. Я почти сразу же заметил нашего молодого человека, он стоял у стойки, возле титана, с чашкой в руке. Одинокий, потерявший всякую бдительность, он казался довольно жалким: еще более потрепанный и еще более юный – просто молокосос. Я чуть не сказал: «Его тут нет». Но что толку? Они все равно его схватили бы. «Да, это он, – сказал я детективам. – Вон там». Они кивнули. Я повернулся и торопливо пошел вниз по улице, твердя про себя: «Никогда больше не буду помогать полицейским».


Через несколько дней ко мне зашла Салли рассказать, как закончилась эта история:

– Конечно, мне пришлось с ним повидаться. Я чувствовала себя ужасной гадиной. У него был такой несчастный вид. Он только и сказал мне: «Я думал, ты мне друг». Мне хотелось сказать, чтобы деньги он оставил себе, но он все равно их уже истратил… В полиции говорят, что он действительно бывал в Штатах, он не американец, а поляк… Слава богу, хоть судить его не будут. Врач осмотрел его и направил в больницу. Надеюсь, с ним там будут обращаться прилично.

– Значит, он все же ненормальный?

– Думаю, да. Слегка. – Салли улыбнулась. – Не очень-то льстит мне, правда? Да, Крис, как ты думаешь, сколько ему лет? Ни за что не догадаешься.

– Я бы дал ему около двадцати.

– Шестнадцать!

– Ну да?

– Да, честно… Это дело должны были рассматривать в суде для несовершеннолетних!

Мы оба расхохотались.

– Знаешь, Салли, что мне в тебе нравится? Тебя так легко провести. Люди, которых не проведешь, ужасные зануды.

– Значит, дорогой Крис, я все еще тебе нравлюсь?

– Представь себе, да, все еще нравишься.

– Я боялась, что ты по-прежнему на меня злишься из-за того случая.

– Злился. И очень сильно.

– Но теперь уже нет?

– Нет, пожалуй.

– Нет смысла извиняться или объяснять и т. д. Со мной иногда бывает… Ты ведь понимаешь, да, Крис?

– Да, – сказал я. – Надеюсь, что да.


С тех пор я ее не видел. Недели через две, когда я как раз подумывал, не пора ли ей позвонить, пришла открытка из Парижа: «Приехала сюда прошлой ночью. Завтра напишу подробное письмо. Тысяча поцелуев». Никаких писем не последовало. Через месяц после этого пришла еще одна открытка, уже без обратного адреса: «Напишу через день или два», – сообщала она. Это было шесть лет назад.


Теперь пишу я. Когда ты прочитаешь это, Салли, – если прочитаешь, – пожалуйста, прими эти строки как искреннюю дань тебе и нашей дружбе. И пришли мне открытку.

3. На острове Рюген (Лето 1931)

Просыпаюсь я рано и в пижаме выхожу посидеть на веранде. На поля ложатся огромные тени от леса. Птицы заливаются на всю окрестность с такой сверхъестественной силой, словно звенит будильник. Березы клонятся к изрытой колеями песчаной проселочной дороге. Нежная гряда облаков проплывает над деревьями вдоль озера. Человек с велосипедом наблюдает за лошадью, пасущейся на пятачке травы возле тропинки. Хозяин хочет развязать путы, тянет лошадь обеими руками, но она уперлась и не дается. А вот пожилая женщина в наброшенной на плечи шали идет на прогулку с маленьким мальчиком. Мальчик одет в темный матросский костюм, он очень бледен, шея чем-то завязана. Вскоре они поворачивают обратно. Велосипедист проезжает мимо и что-то кричит человеку с лошадью. Голос его звучит звонко, но в утренней тишине слов не разобрать. Орет петух. Слышится скрип проезжающего мимо велосипеда. На белом столе и стульях садовой беседки сверкает роса, капли падают с тяжелой сирени. Кричит еще один петух, все ближе и громче. Мне кажется, я слышу шум моря или звон далеких колоколов.

Деревня прячется в лесу, раскинувшись влево и вверх. Она почти полностью состоит из пансионов, выстроенных в разнообразных стилях приморской архитектуры: псевдомавританском, старобаварском, под Тадж-Махал и в стиле кукольных домиков рококо с белыми узорчатыми балкончиками. За лесом начинается море. К нему можно подойти, минуя деревню по зигзагообразной тропинке, которая стремительно выводит вас на край песчаного утеса; за ним тянется пляж, а теплое и мелкое Балтийское море плещет почти у ваших ног. Эта часть бухты совсем пустынная, официальный пляж расположен за мысом. Белые, луковичной формы купола ресторана «Стрэнд» в Баабе в километре отсюда дрожат, мрея в волнах зноя.

В лесах водятся кролики, косули и гадюки. Вчера утром я видел, как борзая погналась за косулей, пересекла поле и скрылась за деревьями. Собака не могла нагнать ее, хотя казалось, она бежала быстрее, длинными грациозными прыжками, а косуля мчалась, совершая дикие дерганые движения, словно взбесившееся пианино.

Кроме меня, в доме живут еще два человека. Один из них – англичанин по имени Питер Уилкинсон, мой ровесник. Другой – немецкий рабочий из Берлина по имени Отто Новак. Ему шестнадцать или семнадцать лет.

Питер, как я уже называю его (в первый же вечер мы изрядно напились и стали друзьями), – худой, щуплый и нервный. Он носит очки в роговой оправе. Когда он нервничает, то, сцепив руки, зажимает их между коленями. На висках у него проступают вены. Он весь трясется от клокочущего нервного смеха до тех пор, пока Отто не вскрикивает с раздражением: «Mensch, reg Dich bloss nicht so auf!» [72]

Лицо Отто смахивает на переспелый персик. Волосы прекрасные и густые, растут низко надо лбом. Маленькие сияющие глаза полны лукавства, а улыбка – широкая, обезоруживающая и слишком невинная, чтобы быть искренней. Когда он усмехается, на цветущих, персиковых щеках появляются две большие ямочки. В настоящее время он усердно заискивает передо мной: льстит, смеется моим шуткам, не пропускает случая понимающе и хитро подмигнуть. Думаю, он смотрит на меня как на потенциального союзника в его распрях с Питером.

Сегодня утром мы все вместе купались. Питер и Отто занялись строительством большой крепости из песка. Я лежал, глядя, как яростно трудится Питер, радуясь поблескиванию песка; он свирепо разрывал его своей детской лопаткой, точно каторжник в кандалах под присмотром вооруженной охраны. За все долгое жаркое утро он ни разу не присел. Они с Отто плавали, копали, боролись, бегали наперегонки, играли на песке в футбол. Питер – тощий, но жилистый парень. В играх с Отто он держится одним чудовищным усилием воли. Воля Питера противостоит телу Отто. Отто – это его тело, Питер – одна голова. Отто двигается гибко, легко, в его движениях сквозит дикарская, неосознанная грация жестокого, красивого зверя. Питер подгоняет свое жесткое неповоротливое тело кнутом безжалостной воли.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация