Несмотря на то что дневной свет преобладал в комнатах особняка, его коридоры были погружены в полутьму, прохладную, печальную и молчаливую; и только стоя в коридоре да глядя вдаль, в светлые проемы за его пределами, можно еще было рассмотреть там кого-нибудь или что-нибудь. В одном из таких просветов она нашла боковую дверь со стеклянными панелями в верхней части, через которые проходил свет. Эльфрида отворила ее и обнаружила, что попала на вторую или внутреннюю лужайку особняка, коя была отделена от главной лужайки изгородью из кустарника.
И тут она увидела сцену, которая ее озадачила. Под прямым углом к фасаду того крыла здания, откуда она только что вышла, и в нескольких шагах от двери высилось другое крыло особняка, ниже первого, и в его очертаниях недоставало архитектурного изящества. Прямо напротив нее в том крыле здания находилось широкое окно, где были опущены жалюзи в озаренной светом комнате, кою они скрывали от глаз.
На жалюзи упала человеческая тень того, кто стал близко к окну – некто в профиль. В этом профиле можно было безошибочно угадать Стефана. Она увидела, что его руки подняты и что он держит в них некую вещь. Затем появилась другая тень – также в профиль – и подошла к нему поближе. Это был силуэт женщины. Она повернулась спиной к Стефану, тот приподнял и накинул ей на плечи то, что теперь казалось шалью или накидкой, укутал ею бережно – очень бережно – эту леди; вот он исчез, теперь снова появился перед нею – скрепил ей концы накидки. Поцеловал ли он ее напоследок? Конечно нет. И все-таки движение, которое он сделал, можно было принять за поцелуй. Затем обе тени выросли до колоссальных размеров, исказились, растворились в воздухе.
Прошло две минуты.
– Ах, мисс Суонкорт! Я так рад, что нашел вас. Я вас искал, – послышался у ее локтя голос голос Стефана.
Она вошла в проход.
– Знакомы ли вы хоть с кем-нибудь из тех, кто живет в усадьбе? – спросила она.
– Ни с одной живой душой; как бы мне это удалось? – отозвался он.
Глава 6
Одновременно с последними словами Стефана до слуха Эльфриды долетел звук закрывающейся наружной двери, что была совсем неподалеку от них. Звук донесся с дальнего конца того крыла здания, где находилась освещенная комната. Затем в последних лучах заходящего солнца ей удалось рассмотреть фигуру, в принадлежности коей к женскому полу нельзя было усомниться, которая спускалась вниз по усыпанной гравием дорожке мимо цветника, что вела к берегу реки. Затем фигура незнакомки постепенно уменьшилась в размерах и исчезла в тени деревьев.
Из дальнего коридора особняка до них долетел голос мистера Суонкорта, который звал их по именам. Они вернулись обратно и нашли его уже облаченным в застегнутое пальто и надевающим шляпу, ожидающим их появления и сияющим от самодовольства, поскольку его поиски увенчались успехом. Карета была подана, и наше трио без дальнейших отлагательств покинуло особняк; их экипаж проехал по сводчатому проходу, где стуку колес вторило эхо, и покатил по кленовой аллее, где все деревья на зиму сбросили свою листву, в то время как звезды начали зажигать свои трепещущие огоньки среди сплетения их ветвей и побегов.
Ни единого слова не проронили ни девушка, ни молодой человек. Ее неопытный ум был целиком поглощен раздумьями о недавнем происшествии. Юноша, который внушил ей такие новые чувства, который приехал по делам прямо из Лондона к ее отцу, который случайно посетил особняк Энделстоу и которому, как оказалось, по той или иной причине дарована привилегия приближаться к некой леди, кою он там повстречал, и который оказывал ей маленькие знаки внимания известного свойства, и все это сделалось за полчаса.
Что же это была за комната, где они находились? – думала про себя Эльфрида. Насколько она могла судить, то был деловой кабинет лорда Люкселлиана или какое-то подсобное помещение. Кто остался в особняке? Никого не осталось, кроме гувернантки и слуг, как ей было известно, и как раз о них он отозвался, что ни с кем не знаком. Та особа, чей силуэт Эльфрида неясно различила в сумерках, та, что вышла из особняка, имела ли она отношение к произошедшей сцене? Невозможно было ответить на этот вопрос, не задав его самому обвиняемому, а этого она никогда бы не сделала. Чем больше Эльфрида размышляла, тем более правдоподобным ей казалось, что это была случайная встреча, а не условленное свиданье. В конечном счете, что касалось личности самой женщины, то тут Эльфрида сразу же предположила, что она не могла быть служанкой. Стефан Смит не был человеком, который приударит за женщиной, что находится ниже его на социальной лестнице. Несмотря на то что глаза его были сияющими и кроткими, они явно были и честолюбивыми; вне всяких сомнений, он желал в жизни лучшей доли; надежды его были неопределенными, но надеялся он сильно. Эльфрида была озадачена и, будучи озадачена, следуя естественной логике девичьих чувств, сердилась на него. Никакого удовольствия не доставило ей осознание того, что она, желая понравиться ему, вместо этого влюбилась в него сама, в его мальчишеский облик и ту невинность, коей он, казалось, обладал.
Экипаж доехал до моста, который образовывал связующее звено между восточной и западной частями прихода. Возведенный в долине, которая с внешней стороны сообщалась с морем, он являл собою низкую точку, от которой дорога с необыкновенной крутизной шла в гору, ведя в сторону западного Энделстоу и пасторского дома. Ни малейшей необходимости не было в том, чтобы кто-то из них покидал карету, чтобы уменьшить ее вес, однако у священника была привычка после долгого путешествия делать лошади одолжение, когда она взбиралась на эту кручу, и потому Эльфрида, следуя инстинкту подражания, неожиданно выпрыгнула из кареты, как только Красавчик замедлил ход, приноравливая к подъему в гору свою поступь, делая ее более медленной и осторожной, поскольку именно так он привык преодолевать этот участок дороги.
Казалось, молодой человек был рад любому предлогу нарушить молчание.
– Ба, мисс Суонкорт, какой рискованный поступок! – закричал он и немедленно последовал ее примеру, выпрыгнув из кареты с другой стороны.
– Ах нет, совсем нет, – ответила она холодно, ибо загадочная сцена в усадьбе Энделстоу все еще занимала все ее мысли.
Стефан шел в одиночестве две-три минуты, так как его удерживала на расстоянии та строгая сдержанность, что прозвучала в ее голосе. Затем, решив, по всей вероятности, что лишь девушкам к лицу дуться, он преспокойно обогнул экипаж, подошел к ней и с кастильской галантностью предложил ей идти с ним под руку, чтобы помочь одолеть оставшиеся три четверти пути в гору.
Это было искушение: впервые в жизни в подобной ситуации к Эльфриде отнеслись как ко взрослой молодой женщине – предложили ей руку, чтобы опереться, сделав это так, что за нею оставалось несомненное право согласиться или отказаться. До сих пор она никогда не удостаивалась особого мужского внимания, которое обычно ограничивалось такими бытовыми замечаниями, как «Эльфрида, дай-ка мне руку», да «Эльфрида, держись крепче за мою руку», которые она слышала от отца. Для ее неопытного сердца целая эпоха жизни заключалась в одном этом происшествии; она испытывала настоящую гамму противоречивых чувств и не могла выбрать, согласиться ли ей или ответить гордым отказом. В общем, ее чувства были за то, чтобы принять предложенную руку; и лишь одно из них, обида, уговаривало ее наказать Стефана и отказаться.
