– Подумать только, что ТЫ, гость из Лондона, столичный житель, родился в этих краях и прекрасно знал нашу деревню задолго до того, как я тут поселилась. Как это странно… как это для меня необыкновенно странно! – тихо сказала она.
– Моя мать присела в реверансе перед тобою и твоим отцом в прошлое воскресенье, – сказал Стефан с вымученной улыбкой, мысля о неравенстве в положении. – И твой папа сказал ей: «Я рад видеть, что вы исправно посещаете церковные службы, ДЖЕЙН».
– Я помню это, но я никогда не разговаривала с ней. Мы живем здесь всего только восемнадцать месяцев, а приход – такой большой.
– А теперь сопоставь это, – сказал Стефан с болезненным смехом, – с верой твоего отца в мою «голубую кровь», что так занимает его ум. В первый же вечер моего приезда он настаивал на том, что нашел корни моего происхождения, и привел якобы доказательства к тому, что я – потомок одной из самых древних фамилий западного графства, опираясь на то, как звучит мое второе имя, данное при крещении; тогда как правда состоит в том, что его дали мне потому, что дед мой был помощником садовника в усадьбе семьи Фицморисов-Смитов на протяжении тридцати лет. Но когда я увидел твое лицо, моя любимая, мне не хватило смелости ему возразить и поведать без утайки то, что навеки лишило бы меня твоего общества и благосклонности.
Она глубоко вздохнула.
– Да, теперь я вижу, каким образом это неравенство в положении может стать для нас препятствием, – вымолвила она и продолжала тихим, печальным шепотом: – Я бы не придала этому значения, живи они где-то далеко. На наше обручение папа бы согласился, будь ты сыном крестьян, что жили бы в ста милях отсюда: дальнее расстояние смягчило бы разницу в положении наших семей. Но он ни за что не одобрит… О Стефан, Стефан! Что же мне теперь делать?
– Делать? – спросил он неуверенно и мрачно. – Откажись от меня; позволь мне вернуться в Лондон и больше обо мне не думай.
– Нет, нет, я не могу от тебя отказаться! Эта безнадежность нашей любви делает тебя лишь дороже моему сердцу… Я сейчас подумала о том, что не привлекло моего внимания раньше. Стефан, чего нам тревожиться? Почему папа будет возражать? Лондонский архитектор по-прежнему остается лондонским архитектором. Кто будет наводить о нас справки в Лондоне? Никто. Мы же там будем жить, не правда ли? Почему мы должны так об этом волноваться?
– Ну, Эльфи, – сказал Стефан, вместе с ее надеждами и его мечты вновь ожили у него в сердце, – Найт вовсе не считает меня всего лишь сыном крестьянина; он говорит, что я так же достоин его дружбы, как если бы родился сыном лорда; и если я достоин его дружбы, значит, я достоин и тебя, не так ли, Эльфрида?
– Я не только никого не любила до тебя, – промолвила она вместо того, чтоб ответить на его вопрос, – но я даже не завязала ни с кем тесной дружбы, такой, как у тебя с Найтом. Я бы хотела, чтобы этого не было. Такая дружба преуменьшает меня в твоих глазах.
– Что ж, Эльфрида, тебе лучше знать, – сказал он галантно. – И у тебя правда никогда не было другого возлюбленного?
– Никого, кто имел бы право называть меня своей возлюбленной.
– Но тебя правда никто не любил до меня?
– Ну нет, один человек любил меня однажды; очень сильно, как он говорил.
– Как долго?
– Ох, очень долго.
– Как долго, любимая?
– Целый год.
– Это не ОЧЕНЬ долго, – сказал он разочарованно. – А хотел ли он на тебе жениться?
– Думаю, что хотел. Но я не находила в нем ничего. Он был бы недостаточно хорош, даже люби я его.
– Могу я спросить, кем он был?
– Крестьянином.
– Крестьянин, который недостаточно хорош… а моя-то семья чем же лучше! – тихо воскликнул молодой человек. – Где же он теперь? – продолжал Стефан расспрашивать Эльфриду.
– ЗДЕСЬ.
– Здесь! Что ты хотела этим сказать?
– Я имею в виду, что он здесь.
– Где здесь?
– Под нами. Он покоится под этим могильным камнем. Он мертв, и мы сидим на его могиле.
– Эльфи, – отозвался Стефан, вскакивая с места и глядя на могилу, – каким странным и печальным кажется это открытие! Это наводит меня на мрачные мысли.
– Стефан! Я не хотела сидеть здесь, но ты настоял.
– Ты никогда не поощряла его?
– Ни взглядом, ни словом, ни жестом – никогда! – промолвила она торжественно. – Он умер от чахотки и был похоронен в день твоего первого приезда.
– Давай поскорее уйдем отсюда. Мне не нравится находиться рядом с НИМ, даже если ты никогда его не любила. Он был с тобой ДО меня.
– Беспокойство делает тебя неблагоразумным, – сказала она немного обидчиво, следуя за ним на расстоянии нескольких шагов. – Возможно, мне следовало рассказать тебе все это до того, как мы там присели. Да, давай уйдем.
Глава 9
Угнетенные, наперекор самим себе, и предчувствуя впереди грозящие им сложности, Эльфрида и Стефан рука об руку спускались с холма. У двери пасторского дома они помедлили в тоске, словно дети, что опоздали в школу.
Женщины принимают свою судьбу с большей готовностью, чем мужчины. Эльфрида уже полностью примирилась с ошеломляющим известием о том, что родители ее возлюбленного занимают незавидное общественное положение; Стефану же никак не удавалось побороть вздорную обиду на то, что Эльфрида успела вкусить обожания раньше, чем он ей его предложил.
– Как звали того молодого человека? – спросил он требовательным тоном.
– Феликс Джетуэй, единственный сын одной вдовы.
– Я помню эту семью.
– Теперь она меня ненавидит. Всем твердит, что я убила его.
Стефан задумался, и они взошли на крыльцо.
– Стефан, я люблю только тебя, – сказала она дрожащим шепотом.
Он пожал ее пальцы, и тень вздорной обиды рассеялась лишь для того, чтоб потом вернуться вновь и привести за собою целый сонм более серьезных проблем.
Рабочий кабинет оказался единственной комнатой, где горел свет. Они вошли в дом, и каждый вел себя с намереньем скрыть нескрываемый факт, что в них громким голосом говорит взаимная любовь. Взгляд Эльфриды упал на человека, который сидел к ней спиной и говорил с ее отцом. Она бы тихонько поднялась к себе, но мистер Суонкорт заметил ее.
– Заходи, – пригласил он, – это же просто Мартин Каннистер, который пришел сделать выписку из церковного регистра для бедной миссис Джетуэй.
Мартин Каннистер, церковный сторож, был в некотором смысле поклонником Эльфриды. Он старался привлечь ее внимание, рассказывая о своем удивительном жизненном опыте: когда поднимает он на свет божий гробы, что покоились в сырой земле долгие годы, где спят вечным сном особы, которых он когда-то знал, то он-де сразу же узнает, кто это был, руководствуясь маленькими приметами (хотя на самом деле за всю свою жизнь никого-то он не узнал). У него были хитрые глазки и огромнейший двойной подбородок, что уравновешивался на диво маленьким носом.
