– А вон там что за ровная линия маленьких искр – город, я полагаю?
– Это Дувр.
Все это время и позже молнии, скрытые облаками, мягко вспыхивали в их глубине, озаряя лица наших влюбленных, когда те прогуливались вверх-вниз по лестнице палубы, сияли над водами моря и на мгновение освещали горизонт как резкую линию.
Эльфрида крепко спала в ту ночь. Ее первой мыслью на следующее утро была волнующая мысль о том, что Найт находится от нее на расстоянии вытянутой руки, так же близко, как когда они были дома в Энделстоу, и первое, что она увидела по пробуждении, когда выглянула из иллюминатора каюты, был перпендикулярный лик Бичи-Хеда
[166], который сиял белизной в ярком сверкании утреннего солнца, коим оно бывает в шесть утра. В любом случае, этот прекрасный рассвет вскоре стал иным. С моря подул холодный ветер и потянулся бледный туман, и, казалось, они сулили ненастный день.
Когда пароход шел неподалеку от Саутгемптона, миссис Суонкорт подошла к ним сказать, что ее супругу настолько нездоровится, что он желает здесь сойти на берег и проделать остаток путешествия по земле.
– Он будет превосходно себя чувствовать, едва вновь ступит на твердую землю. Что будем делать – отправимся вместе с ним или закончим наше путешествие так, как мы и планировали?
Эльфрида была надежно укрыта под зонтиком, который Найт держал над нею, чтобы уберечь от ветра.
– Ох, давайте не будем сходить на берег! – воскликнула она с тревогой. – Это было бы такое разочарование!
– Вот и очень славно, – лукаво, как ребенку, сказала ей миссис Суонкорт. – Смотрите-ка, ветер нарумянил ей щеки, море улучшило ее аппетит и настроение, а кое-кто создал ее счастье. Определенно, сойти на берег будет разочарованием.
– Это мое несчастье, что обо мне всегда говорят, как будто я стою на каком-то пьедестале, – вздохнула Эльфрида.
– Что ж, мы поступим так, как вам будет угодно, мисс Суонкорт, – сказал Найт. – Но…
– Да я сама скорее предпочла бы остаться на борту, – прервала его пожилая леди. – И мистер Суонкорт высказал недвусмысленное желание отправиться на берег в одиночестве. Таким образом, дело улажено.
Священник, лицо которого посерело, был переправлен на берег и тотчас же почувствовал себя много лучше.
Эльфрида, сидя одна в уединенной части судна, увидела женщину под вуалью, коя всходила на борт в числе самых последних пассажиров, что пароход принял в этом порту. Она была одета в черный шелк и несла черную шаль, переброшенную через руку. Эта женщина, не глядя по сторонам, направилась в ту часть судна, что предназначалась для пассажиров второго класса. Весь ярко-алый румянец, про который миссис Суонкорт наговорила комплиментов своей приемной дочери, разом сошел со щек Эльфриды, и она сильно задрожала.
Она опрометью бросилась на другую сторону судна, где стояла миссис Суонкорт.
– Давайте в конце концов отправимся домой на поезде вместе с папой, – начала она умолять серьезным тоном. – Я бы очень хотела поехать с ним… это можно?
Миссис Суонкорт на миг оглянулась по сторонам, словно не будучи в состоянии решить.
– Ах! – воскликнула она. – Теперь уже слишком поздно. Отчего ты не сказала этого раньше, когда у нас в запасе было много времени?
В эту минуту «Джульетта» отчалила, ее двигатели заработали, и она стала медленно выходить из гавани. Не оставалось ничего другого, кроме как оставаться на борту, если только не изыскать средство вернуть «Джульетту» в порт, но это вызвало бы большой беспорядок. Эльфрида отказалась от этой мысли и спокойно подчинилась. Теперь ее счастье печально затуманилось.
Женщина, чье присутствие так обеспокоило Эльфриду, выглядела в точности как миссис Джетуэй. Казалось, она преследует Эльфриду, словно тень. После того как она несколько минут тщетно ломала голову, пытаясь объяснить себе, ради чего миссис Джетуэй может следить за ней, Эльфрида остановилась на мысли, что если это и впрямь вдова, то встреча вышла случайно. Она вспомнила, что вдова в своей неугомонности часто посещала деревню под Саутгемптоном, где первоначально был ее родной дом, и что, возможно, она выбрала водный транспорт, чтобы сократить издержки.
– В чем дело, Эльфрида? – спросил у нее Найт, стоящий перед ней.
– Ничего такого, просто я немного угнетена.
– Это ничуть меня не удивляет: та пристань производит угнетающее впечатление. Казалось, мы очутились под землей и ниже всего, что нас окружало. Но мы скоро вновь будем дышать морским бризом, и он освежит тебя, дорогая.
Наступил вечер, и сумерки сгустились, когда их пароход прошел Саутгепмтон-Уотер
[167] и через Солент
[168]. Беспокойство Эльфриды было настолько сильным, что ее радужное настроение предшествующих двадцати четырех часов испарилось без следа. Погода тоже стала более мрачной, ибо, хотя прекратился ливень, что шел утром, тучи закрывали небо плотнее, чем всегда, – тяжелые свинцовые тучи. Какой красивый был закат, когда их пароход огибал Норт-Форленд
[169] прошлым вечером! Теперь было непонятно, как могло светило всего за полчаса опуститься за край земли. Найт показывал ей окрестности, и поскольку к тому времени он давно уж привык ко внезапным переменам ее настроения, то не замечал неизбежной причины, по которой обстоятельства так влияли на нее, – не думал ни о ее впечатлительности, ни о ее гибкости.
Эльфрида взглянула украдкой на другой конец судна. Миссис Джетуэй, или ее копия, сидела на корме, а ее глаза настойчиво буравили Эльфриду.
– Давайте пройдем в носовую часть, – быстро сказала она Найту. – Взгляните-ка туда – матрос развешивает ночные фонари.
Найт ответил согласием, и они стали наблюдать, как матрос, вывешивая красные и зеленые огни справа по борту и слева по носу судна, то и дело наклоняется; и, наконец, когда матрос поднял белый фонарь на верхушку мачты, Найт стал снова с нею прогуливаться вверх-вниз по лестнице палубы, пока ветер не усилился и не сделал эту прогулку весьма затруднительной. Порой можно было подметить, как Эльфрида украдкой бросает взгляды позади себя, стремясь понять, где находится ее враг – по-прежнему ли та восседает на корме? Между тем на палубе не осталось ни души.
– Можем мы спуститься вниз? – спросил Найт, видя, что палуба почти опустела.
