Пока я бегала к двери, компьютер завис, пришлось его перезагрузить. Следующая попытка разложить пасьянс была столь же неудачной, как и предыдущая. На этот раз какой-то посторонний дядечка забрел в наш подъезд. Он искал Люсю и почему-то в моей квартире. Пока я ему втолковывала, через дверь, разумеется, что в моей квартире отродясь никакой Люси не было, в игре закончился лимит времени, и мне было засчитано поражение. Потом позвонила в дверь дворничиха тетя Клава. Пожаловавшись мне на плохое самочувствие, она попросила у меня взаймы двадцатку.
– Три дня я с давлением дома провалялась. Больничный не продлевают. Голова трещит от боли. И, как назло, никто из дома не выходит. А тут ты из окошка выглядываешь. Слышь, Марина Владимировна, дай двадцатку взаймы на лекарство.
– На, держи, – я достала из кошелька две десятки и вручила их Клаве. – А что у нас за люди по подъездам ходят? – поинтересовалась я у дворничихи.
– Кто?
– Один мужик Люсю искал, потом телевизионщики ходили.
– Про Люсю я ничего не знаю. А у соседнего подъезда стоит фургон с надписью «Мир антенн». Должно, кабельное телевидение проводят.
Клава удалилась, а я, поставив крест на компьютерных играх, взяла в руки книгу и с ней завалилась на диван.
Слесарь Семен Михайлович появился у нас дома только в четыре часа, и то лишь после того, как я позвонила Олегу на службу. Он, оказывается, напрочь забыл о необходимости замены замков.
– Мне только о замках думать! – пробурчал Олег. – Жди, сейчас приедет, – добавил он и положил трубку.
– А я что делаю? – сказала я сама себе. – С утра жду.
Через полчаса появился Семен Михайлович, и тут же позвонила Алина.
– Ну как? Замки сменили?
– Меняют! Ты-то что? В типографии была?
– И не только. Была еще на телевидении. Разговаривала с Феликсом Сергеевичем. Он все еще после вечеринки в себя прийти не может. И полиция его в покое не оставляет. Свидетелей уже по второму кругу опрашивают. Похоже, у ментов стопроцентный глухарь намечается.
– Почему ты так думаешь?
– А как еще думать, если они до сих пор имя убитой не выяснили? Если нет имени, то нет и версии. Нет версии – нет подозреваемых. Как ни крути – глухарь, стопроцентный глухарь.
– И что, никто из приглашенных не помнит эту женщину? Может, она с кем-то разговаривала? Или конфликтовала?
– Ага, с нами. Только, если менты выйдут на нас, нам мало не покажется, замордуют в казематах, – пошутила она.
– Алина, а помнишь, среди гостей ходил корреспондент то ли с фотоаппаратом, то ли с камерой? Репортерская братия падкая на скандалы. Может, он что-то заснял?
– Умница! Только мне эта мысль в голову постучалась раньше. Корреспондент снимал фото для вечерней газеты, главным редактором которой работает друг все того же Пушкова. Я взяла у Феликса Сергеевича адрес редакции. Я вот о чем думаю … – Алина сделала многозначительную паузу.
– Что ты думаешь? – поторопила я Алину с продолжением мысли.
– Что? Хреновые наши дела. На этих фотографиях и мы можем проявиться. Что-то не помню я, чтобы ты улыбалась, когда на тебя «зебра» вино вылила.
– Может, и не улыбалась. Ты думаешь, у нас могут быть неприятности?
– А то нет? Полиции только бы гвоздь забить, чтобы потом на него всех глухарей повесить.
– Алина, у нас же алиби!
– Какое, душа моя, какое алиби? Ушла раньше? Ты могла уйти, потом через «черный» ход зайти, выманить наружу «зебру», убить ее и через двор смотаться.
Алина говорила очень убедительно, так что я и сама поверила – ничто не помешает полиции думать, что именно мы и убили «зебру».
– Мы-то, конечно, ни при чем. И если на нас выйдут, то проверят биографию, сопоставят факты и придут к выводу, что мы к убийству не имеем никакого отношения. Может, даже извинятся. Может. Но!
– Что но?
– Пока они придут к выводу, что мы вроде как тоже пострадавшие – я имею в виду платье, на которое «зебра» вылила вино, – то пройдет уйма времени. А если мы будем постоянно торчать в полиции, когда же нам работать? Прямые убытки. А моральные издержки? Знаю я, как следователи разговаривают со свидетелями, о подозреваемых вообще молчу. После таких бесед люди прямиком попадают на больничную койку.
– Что ты предлагаешь? – утихомирив дрожь в коленках, спросила я.
– Съездить домой к корреспонденту. Спросить в лоб, есть ли мы на снимках? Если есть, то снимки надо выкупить.
– Покупка снимков вызовет новые подозрения.
– У нормального человека не вызовет. Объясним парню все как есть, он нам поверит.
– Полиция не поверит, а он нам поверит?
– Марина, ты много говоришь, – устав от моих вопросов, сказала Алина. – Когда вам поменяют замки?
– Наверное, через час, может, раньше.
– Тогда я мчусь за тобой. Вставят замки – и сразу едем.
– В редакцию?
– Нет, домой к корреспонденту.
– А ты и домашний адрес корреспондента узнала? – восторженно спросила я.
– Ты меня первый год знаешь? – вопросом на вопрос ответила Алина и положила трубку.
Блинову Алину Николаевну я знала очень давно, чуть ли не с младенчества. Сколько я себя помню, она всегда была рядом. Мы учились в одном классе, жили неподалеку, часто ездили вместе отдыхать. Конечно, за такой долгий срок я смогла изучить ее вдоль и поперек. Иной раз ей и рот незачем открывать – я заранее знаю, что она скажет. А что касается авантюрных мероприятий (а как иначе назовешь поездку за фотографиями к корреспонденту?), то здесь ей нет равных. Ее любопытный нос влезет в самую маленькую щелочку, унюхает такое, на что другой нос даже не отреагирует.
Глава 3
– Как хоть зовут корреспондента? – спросила я, усаживаясь в Алинин «Опель».
– Глеб Кожухов.
– А почему мы едем к нему домой, а не в редакцию? Время-то всего половина шестого!
– Одна ты такая умная и сообразительная! – хмыкнула Алина, скромно намекая на то, что и она не страдает слабоумием. – Наверно же, я, прежде чем за тобой заехать, попыталась побеспокоить Кожухова на рабочем месте.
– И что?
– А ничего – не появлялся он в редакции с понедельника.
– Как с понедельника? – ужаснулась я. Мало ли что могло случиться с человеком за три дня? – И что, начальство совсем не обеспокоено по поводу отсутствия сотрудника?
– По-моему, нет. Мне вполне спокойно ответил секретарь редакции, что Кожухова нет на месте, и уже никогда не будет.
– Почему? – насторожилась я. Как правило, мне всегда лезет в голову самое плохое. А после случая с «зеброй», так вообще на ум сплошняком приходят мысли о трагических случаях.
