Шаховский… Значит, этот человек – ее родственник? Таня прекрасно помнила свою настоящую фамилию, о которой не знал ни один человек во всем мире.
Она, Таня, была единственной и настоящей княжной Шаховской, но никогда в жизни не смогла бы это доказать. Ее отец умер. Мать умерла еще раньше. Отец больше не был женат. Значит, других детей, кроме Тани, у него не было.
Но у ее отца вполне мог быть старший или младший брат, а этот человек мог быть его сыном. Судя по возрасту, он не намного старше Тани, они почти ровесники. Значит, этот мужчина – ее двоюродный брат.
Сердце Тани колотилось быстро-быстро, словно стремясь выпрыгнуть из груди. Двоюродный брат, ее кузен, ее единственный родственник? Неужели судьба решила сжалиться над ней и подарить такую уникальную встречу? Что это, как не судьба?
Жизнь дала Тане шанс проститься со своим родным отцом, который умер у нее на руках. Она до сих пор страдала от одной только мысли о смерти своих родителей. И вот, словно в награду за муки, судьба подарила ей новую встречу! Тане хотелось вцепиться в этого человека, расспросить обо всем, узнать, действительно ли в их жилах течет общая кровь.
А это означает, что уйти ему она не даст. Решительно развернувшись, Таня направилась по коридору в обратную сторону. Она подождет, пока закончатся его переговоры с Володей. А потом…
Когда режиссер ушел, Сосновский был окрылен настолько, что даже не отреагировал раздражением, когда комната наполнилась сотрудниками. Правда, обещанного счастья еще предстояло ждать.
Шаховский собирался поставить спектакль к концу года, а пока Володе предстояло поработать над переделкой романа в пьесу. Режиссер обещал даже добиться для Сосновского аванса. Это было бы весьма кстати – как у большинства творческих людей, деньги у Володи не задерживались, он всегда нуждался в них.
Шаховский собирался остаться в Одессе и просил Володю познакомить его с городом, помочь свести знакомство с интересными людьми и даже с представителями криминального мира.
Окрыленный Сосновский был готов на что угодно, даже водить гостя по притонам и «малинам» Молдаванки, рискуя кошельком и жизнью, чтобы его пьеса увидела свет. Перед Володей словно открывались новые горизонты, и лучезарное сияние затмевало все, даже визит Тани, о котором Володя не думал – уже совсем.
Коридор наполнился людьми. Сотрудники здания возвращались после обеденного перерыва. На Таню никто не обращал ни малейшего внимания.
С ней поравнялась стайка молоденьких девушек, явно машинисток. Они весело щебетали. Таня поневоле мучительно позавидовала им. По сравнению с этой беззаботной юностью она чувствовала себя старой, хотя ей должно было исполниться всего 32 года. У этих девчонок всё еще было впереди, вся жизнь. Они были бедны, нескладны, неказисты, нелепо и бедно одеты, но они были молоды, и у них было будущее. А у нее? От этой мысли сжималось сердце и становилось тяжело на душе.
Таня прекрасно знала, что выглядит лучше этих молодых девушек, и одета она дороже, у нее есть деньги. А также у нее есть стиль, аристократизм и даже невидимая со стороны тайна, которую создает темное и буйное прошлое. Что может больше подходить женщине? Но она чувствовала себя потерянной, словно заблудилась в чужом доме, где много комнат, а она все не может найти нужную ей дверь.
Из кабинета редакции вышел Шаховский. С разбегу он врезался в стайку юных девушек, пропустил ее и проводил похотливо-восхищенными, а потому тупыми глазами. Таню всегда поражало это сугубо мужское – умиляться таким вот дурочкам, только потому, что они молоды. Да, сейчас они молоды, юны и свежи. Но это пройдет, и быстрее, чем они думают. А разве молодость компенсирует все остальное? Отсутствие ума, пустоту, дурной характер, пошлость, отсутствие вкуса, глупость, вульгарность, в конце концов? Умная женщина останется красавицей до конца жизни и в 70 лет будет выглядеть и цениться больше таких вот юных дурочек. Чему же тут умиляться?
Но все чаще и чаще в голову закрадывалась мысль, что нынешние мужчины порой ведут себя как тупые, примитивные животные, абсолютно лишенные и интеллекта, и вкуса, идущие напролом к своей цели, и что это начинает цениться в обществе намного больше, чем достоинство, честь, стиль и ум. И они против своей воли становятся заложниками навязанных им ценностей. Шаховский, похоже, не был исключением.
Несмотря на такие неприятные мысли, Таня решительно направилась к нему и буквально схватила его за рукав.
– Вы? А я только что думал о вас! – просиял он. Лгать он, похоже, умел отлично.
– Я хотела бы поговорить с вами. Видите ли, я пишу статью. Я тоже журналист, как и Владимир Сосновский… – на ходу сочиняла Таня, – статью о старинных дворянских родах, чьи потомки перешли на сторону советской власти, признали пагубную деятельность своих предков и начали новую, незапятнанную и правильную жизнь… Вы расскажете мне об этом, о своей семье?
– Конечно! С большим удовольствием, – расплылся в улыбке режиссер. – Но здесь не время и не место…
– Да, конечно, – кокетливо улыбнулась и Таня.
– Разрешите пригласить вас на ужин! – не долго думая, выпалил Шаховский. – Когда вы сможете – сегодня, завтра?
– Я не могу вам сказать так прямо… – запнулась Таня.
– Тогда сделаем там. Я оставлю вам мой личный номер телефона, и когда вы будете свободны, в любое время, в любой день недели, вы позвоните мне, и мы с вами встретимся! Договорились?
Шаховский быстро написал свой телефон на листке, вырванном из блокнота. Таню это очень даже устраивало. Она спрятала бумажку и пообещала позвонить в ближайшее время.
Вместе с Шаховским они вышли из здания редакции. Болтая о пустяках, Таня все пыталась рассмотреть его лицо, найти в нем черты лица ее отца, что-то похожее на нее. Но лица отца она не вспомнила, как ни старалась. Разве что темные волосы. Но это ерунда – у каждого третьего человека темные волосы. Выводы следует делать не из внешности, а из поведения, манер и рассказа. Вот чего Таня ждала. На нее Шаховский и вовсе не был похож.
Сосновский опоздал на 10 минут, но Петренко был готов к его опозданиям. Сидя за столиком в пивной «Сигнал», их любимом месте встреч еще из прошлого, следователь внимательно просматривал газеты, купленные по дороге. Перед ним стояла бутылка сельтерской и тарелка с парой бутербродов. Петренко не любил алкоголь, к тому же знал, что после возвращения к жизни Сосновский вообще не употребляет спиртного, поэтому, стараясь не смущать своего друга, никогда не пил.
– Извини, эти трамваи чертовы… – Володя плюхнулся за его столик с таким мрачным лицом, что Петренко сразу оторвался от газеты.
– Случилось что? – насторожился он, прекрасно разбираясь в смене настроений своего друга.
– Наоборот, очень хорошие новости! – Володя быстро заговорил о Шаховском, о пьесе, а затем и о цикле статей.
– Но это же замечательно! Блестяще просто! Поздравляю! – искренне обрадовался Петренко. – А плохого что? Я же вижу!
