– Не иди у них на поводу. Не пиши статьи о бандитах, – еще раз сказал Петренко и попытался объяснить: – Статьи тебе заказали – как часть информационной политики большевиков о ворах в законе, для того, чтобы появилось это определение. На самом деле это фальшивка. А вот то, что они хотят сделать сейчас… Это уже серьезно. Тут шутки закончились.
– Я все еще не понимаю, – нахмурился Володя.
– Совершенно случайно мне в руки попали просто ужасающие документы, – Петренко понизил голос, – это документы о том, что чекисты планируют уничтожить всех бандитских главарей старой формации, бывших в бандах еще со времен Японца.
– Но зачем? – ничего не понял Сосновский.
– Чтобы на их место поставить своих людей, тех, кто уже сотрудничает с большевиками… То есть крысятничает, если перейти на воровской жаргон. И вот через этих крыс управлять криминальным миром.
– Но это же невозможно, – покачал головой Володя, – большевики никогда на это не пойдут. Никому еще не удавалось уничтожить бандитских главарей, хотя пытались очень многие. Да весь теневой мир Одессы будет за своих горой! Это бесполезно.
– А если я тебе скажу, что этот план уже существует и утвержден в официальных документах? – усмехнулся Петренко.
– Ты его видел? – насторожился Сосновский.
– Своими глазами! – кивнул следователь. – Называется «Катакомбы Военного спуска».
– Почему такое название? – не понял Володя.
– Потому, что в катакомбах под Военным спуском, в так называемом доме Осипа Чижевича, собираются бандиты, и проходят сходы бандитских главарей. Воровские сходы.
– Ты хочешь сказать, что их заманят в ловушку и убьют?
– Именно! – кивнул Петренко. – Я видел эти документы своими глазами. Это целый план по физическому уничтожению бандитских главарей. А меня даже не удосужились поставить в известность. Действовали за моей спиной! Обошлись со мной, как с надоедливым мальчишкой…
– Можно сказать и по-другому. – Сосновский попытался утешить друга, – не сказали потому, что боятся. Тебе ведь не нравится этот план. Ты бы не стал его поддерживать.
– Да это же просто глупо! – вспыхнул следователь. – Сотворить подобное – страшная глупость! Бандиты никогда не будут прислуживать власти. Пройдет время, они образумятся, и все вернется в еще более жестокой форме! Не говоря уже о том, что бандиты будут мстить за своих убитых главарей. И первым пострадает та крыса, которая все это организует.
– Ты знаешь, кто эта крыса? – нахмурился Володя. Его страшно мучила мысль о Тане – найти ее, предупредить любой ценой… Но он очень сильно боялся причинить вред своему другу.
– Знаю, – кивнул Петренко, – это спецагент по прозвищу Призрак. Чекисты внедрили его в мир криминала, под крыло Тучи. Похоже, он занимает очень высокое положение в этой иерархии. И никто даже не догадывается, кто он такой.
– Призрак? – Сосновский задумался. В его памяти возник далекий 1919 год, трагическая история Веры Холодной и сумасшедший убийца, который убивал актрис. Кажется, тогда он работал гипнотизером. А на самом деле был очень опасным агентом большевиков. Еще в 1919 году…
– Я уже слышал это имя, – сказал Володя, – это был очень страшный агент большевиков, которого никто не знал в лицо. Он засветился, потом исчез. И никто даже не догадывался, что с ним стало.
– Похоже, – кивнул Петренко, – отлежался на дне, поправил здоровье и выплыл вновь. Значит, он уже столько лет был агентом большевиков? Забавно…
– Что забавного? Он убийца! – в сердцах выпалил Володя. – Это же чудовище, сумасшедший! Он всегда людей убивал. Зачем они вытащили его вновь?
– Ты принимаешь все это слишком близко к сердцу, – передернул плечами следователь, – не надо реагировать так остро. Ведь это, в конце концов, всего лишь бандитский мир!
– Всего лишь! – передразнил его Сосновский. – Ты не видел того, что видел я, и не знаешь, на что способен этот человек! Нельзя убивать людей просто так, как это делает он! Он издевается над ними! Это чудовищно.
– Не распаляй себя. Нет нам от него никакой беды.
– Поэтому ты собрался уехать. Из-за него? – прищурился Володя.
– Нет, – Петренко сразу стал серьезным, – не из-за него. Из-за начальства. Когда они поймут, что я видел эти документы, меня просто убьют.
– Не выдумывай, – в сердцах бросил Сосновский, которого уже начал раздражать этот диалог.
– Ты не понимаешь! – В голосе следователя прозвучало отчаяние.
– Куда же ты поедешь?
– Не знаю, в один из соседних городов. Тихо пересижу там пару месяцев. Я дам тебе знать, где буду находиться. А потом вернусь. Устроюсь на работу, не факт, что в милицию. Скорей всего нет. Да, и еще. В моей квартире в тайнике для тебя есть кое-какие документы. Мне они уже не понадобятся, ты сможешь дать им всем ход. Забери их, когда я уеду. Обещаешь?
– Обещаю, – голос Володи дрогнул.
– Хорошо. Мне пора. Должен собираться, – Петренко вскочил из-за стола, нетерпеливо махнул Володе рукой. И обернулся в дверях:
– Мои записи! Помни об этом!
Сосновскому вдруг страшно захотелось его остановить. Но было уже поздно. Следователь мелькнул в дверях, выскользнул на улицу, залитую уже ночным электрическим светом. Володя наблюдал за ним со страшной тоской в душе.
Он и не понимал, как именно оказался у двери Тани. Ноги сами принесли его туда. Он смутно помнил только, как почти бегом взбежал по лестнице, как нажал кнопку звонка… А потом – потом были только глаза Тани, единственные глаза, способные принести милосердие и спасение, и больше всего на свете ему хотелось раствориться в этих глазах.
И больше не было ничего в мире – ничего, кроме этой бесконечной пропасти самого большого в мире отчаяния, которую легко было преодолеть только одним способом – теплым дыханием человека, в сердце которого хотелось раствориться до самого конца…
И не о чем было говорить, никаких пустых, ничего не значащих слов. И только потом, тихо лежа в темноте, Володя слушал, как сердце Тани бьется в такт с его сердцем.
Эта ночь была наполнена тем покоем, который больше любого чуда способен воскресить душу вновь. И Таня молчала, словно боялась спугнуть тот момент, в который можно было сказать самые страшные и спасающие на свете слова: я люблю тебя. Можно было сказать… Но их никто не сказал.
– Почему ты молчишь? – Володя спрятал лицо в теплой ложбинке на ее груди, чувствуя, как тоненькие пульсы бьются под кожей. Таня всхлипнула, задрожав, и застыла. Володя знал, что точно так же, как и он, она боится всех слов – тех слов, которые могут спасти, но могут и убить. И было очень тихо вокруг, мир словно замер. А может, вокруг вообще не было никакого мира, растворенного правдой этой ночи, как фальшивая, но красочная иллюзия. Той правдой, которой боятся все без исключения потому, что она делает совершенно другой жизнь.
