Ты, гренадеров певший в русском поле,
Ты, тень Наполеонова крыла, —
И ты жидом пребудешь мне, доколе
Не просияют купола!
Критик Л. Ашкинази по поводу Цветаевой высказал такое соображение: «Антисемитами были многие великие российские (и в том числе — русские) писатели и поэты. Ну еще один…жалко, ежели так, но надо ли стулья ломать?..»
В Израиле, в местечке Афуле живет ветеран Великой Отечественной войны Генрих Натанович. Его суждения о жизни тоже далеки от воплей маркитантов, ностальгирующих по расстрельным Указам Лейбы Троцкого да Янкеля Свердлова. «Мы живем среди людей, мы выросли среди русского языка, среди мировой культуры на русском языке — и что же нам теперь предлагают?! Отказаться от Гоголя, Достоевского, Чехова, Бунина, Толстого, даже Пушкина и Цветаевой, потому что натыкаемся у них на то, что нам, как евреям, неприятно слышать?..» — эко ведь здраво рассуждает старый солдат!
И в Израиле Марину Цветаеву вовсю читают на иврите — в переводе М. Литвак. Там, в местечке Реховот, действует Культурный центр, где традицией стали Цветаевские чтения, и никто «толерантно» не морщит нос при слове «жид». Так что не в этих трех буквах причина тревоги наших либералов — вечно передового отряда, дозорных орды маркитантов.
«Меня судят и обвиняют сегодня не за действия, как того требует законодательство, не за дела и поступки, меня судят сегодня за честно сказанное слово русского человека на своей родной русской земле. Меня посадили на скамью подсудимых, пропустив через тюрьму, а в устрашение бросили и уже больше года держат без единого следственного действия в застенках «Матросской тишины», самого тяжелого изолятора в стране 99/1, специально жестоко оборудованного для самых страшных преступников власти — членов ГКЧП, моего сына, держат его как политического заложника, — все это беззаконие творят те, кто всерьез возмечтал, чтобы мы, русские, забыли и свое родное имя, и свое право жить на русской земле по законам и правилам правды и чести, завещанным нам нашими отцами и дедами, открывшими эту землю, освоившими и защитившими ее»…
Кира Аллилуева в общих чертах рассказала, что это за тюрьма «Лефортово», как там добивались от зэков нужных признаний. Мой хороший приятель, коллега по редакции военных мемуаров Костя Телегин, сын известного члена Военных советов ряда фронтов минувшей войны, как-то показал мне письмо отца Молотову. Оно было из лагеря Переборы, где генерал уже отбывал наказание. А перед этим с ним работали по тому же столичному маршруту, который хорошо запомнился и Василию Сталину.
Вот генерал К. Ф. Телегин пишет: «26 февраля 1948 года я был спешно переброшен из внутренней тюрьмы МГБ в Лефортовскую тюрьму и в тот же день дважды был подвергнут чудовищному, зверскому избиению резиновыми дубинками следователями подполковником Соколовым и ст. лейтенантом Самариным. Эти истязания продолжались ежедневно до 4 марта 1948 года, у меня были вырваны куски мяса (свидетельство этому у меня на теле), сильно поврежден позвоночник, боль в котором преследует меня и по сей день, бедренная кость. Ум, воля, сердце были парализованы. Единственным моим желанием и просьбой к палачам было, чтобы они скорее убили меня, прекратили мои мучения…
Палачи, истязая меня, садились мне на голову и ноги, избивали до невменяемости, а когда я терял сознание — обливали водой и снова били, потом за ноги волокли по каменному полу в карцер, били головой об стену, не давали лежать; сидеть я не мог, в течение полугода я мог только стоять на коленях у стены, прислонившись к ней головой. Меня морили голодом, мучили жаждой, постоянно не давали спать — как только я засыпал, мучители начинали все сначала. Я даже забыл, что у меня есть семья, забыл имена детей и жены, за что подвергался новым истязаниям. Полтора года после этого я был буквально невменяемым; к своей судьбе, дальнейшей жизни я был не только безразличен, но горячо желал, чтобы она возможно скорее закончилась.
Вот в этих условиях, при глубочайшей травме нервной системы, в состоянии сильнейшей душевной депрессии, я подписывал протоколы в их формулировках, по их желанию, даже не читая их…»
Как и Василия Сталина, генерала Телегина обвиняли по ст. 58–10, но на первом судебном заседании эту статью и ст. 58–11 с Константина Федоровича сняли, оставив только ст. 193-17. Осудили его на 10 лет. Вскоре, однако, суд «переквалифицировал» ст. 193-17 на «Указ Президиума Верховного Совета СССР от 7 августа 1932 года» и обвинение пошло по делу расхищения социалистической собственности во время пребывания генерала в Польше и Германии.
В одной из московских газет в канун 60-летия Великой Победы бывший мэр Гавриил Попов закатил несколько статей под рубрикой «Правду, только правду, всю правду»! «Надо рассказать уже известное мне обо всей Отечественной войне. Бездумно кланяться «великим тем годам» я больше не хочу, точнее, не могу. Накланялся…» — пишет Гавриил и погнал известное ему «обо всей Отечественной войне» (назвать Великой ту войну, как это принято считать нашим народом, Гавриил не мог — для него она не Великая).
Любопытное исследование получилось у демократа. В преддверии юбилея мэр Попов напомнил ветеранам, как из покоренной Германии волокли те на святую Русь 190 000 ковров, 60 000 роялей, 940 000 кроватей, шкафов, табуреток, 265 000 настенных и настольных часов, «а также 186 вагонов отборного вина».
«Но не только кофточки были солдатской добычей. Ею стали немецкие женщины и девушки. — пишет бывший в молодости секретарь комитета ВЛКСМ МГУ им. М. В. Ломоносова Гавриил Попов и, ссылаясь на книгу какого-то К. Райана «Последняя битва», рассказывает «московским комсомольцам», как четверо русских солдат загнали родителей и троих детей немки Урсулы в подвал и «затем, по очереди, изнасиловали ее»…
Вот он, один из многочисленного хора маркитантов — преподаватель политэкономии социализма, доктор экономических наук, профессор, действительный член Российской академии естественных наук, председатель Российского движения демократических реформ, — для которого, поди, если фашизм, то непременно, русский, если мафия, то русская, солдат-насильник — тоже русский! Гавриил Попов не хочет больше «бездумно кланяться «великим тем годам» и продолжает «все эти сведения»:
«Бомбоубежище в Кренцбере кишело русскими солдатами, выискивающими девушек и женщин. Девушек загоняли в квартиры наверху и насиловали. Всю ночь раздавались их крики…» Рассказал бы Гаврила, что сделали с великой Россией — униженной, оскорбленной, вымирающей — реформаторы-демократы, в какую клоаку превратилась белокаменная столица в годы его правления, как на старинном Арбате генералы сдавали торгашам свои шинели и боевые ордена, чтобы выжить, как беспризорные мальчишки торговали порнографическими журналами, как в мусорных ящиках русские интеллигенты искали объедки с барского стола.
Гавриил Попов не хочет кланяться «великим тем годам» и вот ущучил, как «за счет немецких строительных материалов и руками военнопленных» маршалу К. Рокоссовскому и маршалу И. Пересыпкину строили дачи. Ах, окаянная душа Гаврила! — до чего договорился… Ну, об «алчности» маршала Жукова кто нынче только не писал. А вот, оказывается, что чекисты конфисковали у члена Военного совета его фронта К. Ф. Телегина: 16 килограммов изделий из серебра, 218 отрезов шерстяных и шелковых тканей, 21 охотничье ружье, гобелены французских и фламандских мастеров… Гавриил не верит, что все это трофейное для себя и для родни можно было купить в поверженной Германии. «Жуков юлит и лукавит. Забрал, не покупая и не оплачивая. То он «забыл» о мебельном эшелоне, отправленном в Одессу, то многое считал «подарками от разных организаций», то обвиняет своего охранника, что тот не выполнил его указания сдать гобелены в какой-нибудь музей».
