Трофейные советские документы, допросы военнопленных и перебежчиков не оставляли сомнений в том, что капитуляции Ленинграда ждать бесполезно. Власть в городе прочно находилась в руках командования Ленфронта и органов государственной безопасности.
Обладая обширными источниками информации и довольно большим аппаратом для их обработки, немецкие спецслужбы не всегда поспевали за стремительным развитием ситуации в Ленинграде и не оказывали существенной поддержки оппозиционным настроениям.
[77] Безусловно, пропаганда сдачи города велась постоянно и достаточно активно как через распространение листовок, так и засылаемых в город агентов.
В конце октября 1941 г. немцы были уверены в том, что вот-вот все запасы продовольствия иссякнут и в городе наступит катастрофа. Кроме того, ясного указания военно-политическому руководству о том, что необходимо предпринять на ленинградском направлении (кроме бомбежек выявленных объектов) на уровне оперативном (не говоря уже о стратегическом) ни СД, ни военной разведкой не делалось. В этом смысле роль спецслужб в механизме принятия решений на уровне группы армий сводилась, по-видимому, лишь к информированию.
Материалы спецслужб нацистов в неменьшей степени говорят об их составителях, нежели о ситуации в блокированном Ленинграде и в частях действующей армии, защищавших его. Ярко выраженный идеологический подтекст, антикоммунизм и антисемитизм, о котором уже упоминалось, а также завышенные ожидания близкого краха защитников города — все это присутствует в документах СД и военной разведки. Так называемому «еврейскому» вопросу неизменно отводилось одно из первых мест. Фиксировались малейшие проявления антисемитизма среди ленинградцев, давались рекомендации органам пропаганды усиливать именно это направление работы, поскольку «наконец-то природный антисемитизм проснулся в русских»
[78]. Вместе с тем, следует подчеркнуть, что выводы о поведении лиц еврейского происхождения имели под собой некоторые фактические основания — показания военнопленных и дневники погибших красноармейцев. Например, перебежчик капитан-лейтенант Бурчаков на допросе 22 ноября 1941 г. без каких-либо наводящих вопросов со стороны офицера немецкой разведки показал, что из города в основном эвакуировалось еврейское население. Он же показал, что в условиях надвигающейся голодной смерти спецчасти, состоящие «сплошь из политруков и евреев» и готовые по малейшему подозрению расстрелять кого угодно, удерживают солдат в окопах. Наконец, на тех же «коммунистов и евреев» была возложена задача уничтожать тех, кто пытался перейти к немцам.
[79]
Военная разведка также обращала внимание на развитие антисемитизма, относя его к существенным характеристикам «психологии русского солдата». Например, для командования 18-й армии очень оперативно был переведен дневник погибшего на Ленинградском фронте красноармейца, содержание которого было, очевидно, немецкой стороной абсолютизировано. В дневнике отразилось восприятие безымянным автором событий в Ленинграде и в армии в период с 27 ноября 1941 г. по 7 января 1942 г. Практически в каждой ежедневной записи наряду с указанием на полуголодное положение, в котором находились красноармейцы, а также безуспешные попытки политсостава поднять боевой дух солдат, содержались резкие антисемитские высказывания. В дневниковых записях, по сути, был представлен весь «букет» пораженческих и антисоветских настроений (уверенность в техническом превосходстве противника и скорой победе Германии, неверие советской прессе и политрукам, антисемитизм и т. п.) Описывая развитие настроений в Ленинграде в конце ноября 1941 г., автор дневника отмечал, что «ненависть по отношению к евреям-торгашам у народа постоянно растет». Далее в декабре, отражая свою позицию по вопросу о перспективах жизни в случае оккупации страны немецкими войсками, автор дневника отмечал, что русский народ не будет создавать подпольных организаций с целью осуществления революций: «Русский народ, если ему дать один килограмм хлеба, никогда не будет думать о революции. Он необразован и глуп, и к тому же запуган евреями... (которые) обращаются с ним как с падалью, но их господству скоро придет конец. Русский народ превращается в дикарей, которые верят самовластной еврейской политике. Давно пора уже проснуться и повернуть оружие против тех, кто гонит нас на смерть.»
[80] Не случайно, что рекомендации военной разведки и СД по ведению пропаганды среди защитников и населения Ленинграда неизменно включали пожелания более активно использовать антисемитизм.
Материалы немецких спецслужб выявляют такие стороны подрывной пропагандистской деятельности в период битвы за Ленинград как распространение фальшивых карточек с целью дестабилизации распределения и без того скудных запасов продовольствия, соотнесение выдвигавшихся в листовках лозунгов действия с поведением ленинградцев в условиях кризиса и т. п.
В отечественной историографии факт использования противником фальшивых продовольственных карточек не только не нашел своего отражения, но и некоторыми авторами даже отрицался на основании того, что советским правоохранительным органам он не был известен. Однако вряд ли этот аргумент может рассматриваться в качестве убедительного. Напротив, тот факт, что УНКВД не зафиксировало попыток противника еще более дестабилизировать положение с продовольствием, может интерпретироваться и с точки зрения отсутствия тотального контроля органов госбезопасности и милиции за ситуацией в городе. Более того, в отличие от немецких листовок, которые в большинстве случаев хоть и вызывали любопытство населения, но не имели для подавляющего большинства практически никакого значения, использование карточек могло быть одной из стратегий выживания для части горожан. В пользу этой гипотезы говорит и то, что в самом городе органы НКВД ликвидировали не одну группу лиц, которые наладили производство поддельных карточек и их сбыт. Причем время на поимку преступников уходило значительное — мошенникам удавалось заниматься своим промыслом в течение многих месяцев.
