Через несколько секунд Мила заговорила снова:
– Если ты передумал, если не хочешь меня здесь видеть, я могу и уйти.
Тут мужчина расцепил руки, правой почесал шею, потом висок. Судорожными движениями, словно под действием нервного тика.
– Расскажи мне о Карле Андерсоне, – предложила Мила. – Я видела цифру, вытатуированную у него на запястье; думаю, вы знакомы.
Кроме тех первых движений, никакой реакции.
– Может, я ошибаюсь, но складывается впечатление, что ты не случайно оказался на ферме. По-моему, ты туда явился намеренно. Зачем?
Энигма задвигался снова: на этот раз ладонью разгладил морщинку на комбинезоне в районе грудной клетки, потом смахнул воображаемую пыль с левого плеча.
Жесты были быстрые, но завораживающе выверенные. Почти изящные.
– Я думала, ты позвал меня, чтобы рассказать какую-то историю. Или я ошибаюсь? Может быть, разъяснишь, что на самом деле случилось тем вечером: любопытно услышать твою версию.
Задержанного вроде бы вовсе не задевали ее слова. Он по-прежнему не сводил с нее своих невероятно черных глаз. Милу передернуло: ей показалось, будто этот взгляд ищет слабое место, трещинку, чтобы пробраться внутрь.
– Не уверена, что наша беседа приносит плоды, – попыталась она прибегнуть к иронии. На самом деле ей было не по себе, хотя она и старалась всячески это скрыть. – Если ты ничего мне не скажешь, меня больше не пригласят, тебе это известно, правда?
Энигма не откликался на ее слова, оставался безразличен. Наверное, знал, что Мила вовсе не собирается возвращаться сюда. Еще несколько часов, и я сяду на поезд, вернусь домой, твердила она себе. Но прежнего не воротить, и она это знала. Пусть у этого человека нет шансов отсюда выбраться, одна мысль о том, что он существует, смущает душу.
Кто ты такой? Что за цифрами расписал себя? Почему захотел, чтобы я пришла?
Решив не медлить более, порылась в кармане и вытащила единственное, что ей разрешили с собой пронести. Копия восстановленной на компьютере фотографии Энигмы, которую ей показали на брифинге этим утром, где его лицо представало таким, каким было изначально, без татуировок.
Лицо обычного человека.
Мила прислонила портрет к стеклу так, чтобы татуированный мог хорошо его разглядеть.
– Ты от этого бежишь, не так ли? – заявила она напрямик, забыв об осторожности. – Может быть, своим теперешним видом ты надеешься внушать окружающим страх? Уверена, ты до смерти напугал Фриду Андерсон и ее дочек, пока гонялся за ними, прежде чем убить, – молодец, ты воплотил в себе чудовищ из сказок, какие мама рассказывала девочкам…
Но я тебе открою кое-что новое: ты не менее банален, чем любой другой. Еще один маленький человек, свершивший нечто жестокое, глупое и непристойное. История полна таких, как ты, в тебе нет ничего особенного. Твои деяния хороши для спонсоров, размещающих рекламу посреди теленовостей: ты позволишь им продать немного больше моющих средств, но это не обессмертит тебя. Сегодня все говорят о тебе, но скоро найдут другой отпад, другой кошмар, который привлечет их внимание. О тебе позабудут… Ты уже умер, хотя сам об этом не подозреваешь. Осозна́ешь это через несколько лет, когда у тебя войдет в привычку считать время и ты вдруг поймешь, что здесь, внутри, у тебя даже отобрали возможность распорядиться собственной жизнью.
Как только Мила выложила ему эту горькую правду, татуированный снова задергался: положил руку на левый локоть, провел до запястья.
Потом двинулся прямо на Милу; та отпрянула.
Заключенный произнес вполголоса, свистящим шепотом:
– Свисстуун…
Мила вся задрожала от страха. Этого звука ей не забыть никогда. Он выйдет вместе с ней за эти стены, последует за ней на озеро, станет вплетаться в сказки, которые она рассказывает на ночь Алисе.
Пока бывшая сотрудница Лимба стояла, вся сжавшись от страха, Энигма принял первоначальную позу, сцепив руки на животе и сплетя пальцы. Полуденное солнце исчезло в единый миг, и в камере воцарился тяжелый сумрак.
И тут заключенный повернулся к ней спиной.
Мила поняла, что он прерывает встречу. Немного подождала, надеясь, что он передумает. Потом подняла руку и пригладила волосы. Те, кто наблюдал извне, распознали сигнал, и переборка перед стеклом начала опускаться, а через пять секунд щелкнул электронный замок на бронированной двери.
– Черт побери, Васкес, могла бы еще продержаться, – накинулся на нее Бауэр, едва она переступила порог.
Мила обошла его и обратилась к лейтенанту Ражабьян:
– Тут есть туалет? – Она скверно чувствовала себя, боялась, что ее вот-вот стошнит.
– В помещении охранников есть служебный, – ответила та.
Бауэр, взбешенный тем, что его игнорируют, преградил ей путь:
– Мы услышали слово, которое нам ничем не поможет. Что значит «свистун»? Я так и знал, что не надо было тебя вовлекать; к чему нам бывшая сотрудница Лимба?
Делакруа старался его сдержать:
– Успокойся, она не виновата, поищем другой след.
Но Мила, забыв о тошноте, развернулась и посмотрела ему в лицо:
– А я думаю, что он сказал нам все.
– Что за хрень, Васкес: ты бредишь?
– Этот нервный тик… Он почесал себе шею, потом висок. Потом ладонью разгладил складку на комбинезоне, в районе грудной клетки, и сделал вид, будто счищает пыль с левого плеча. Наконец, перед тем как отвернуться, дотронулся до локтя и запястья, опять же левых.
До Бауэра не доходило, но Делакруа все понял.
– Просмотрим снимки и выясним, какие числа соответствуют тем частям тела, на которые он указал… Может быть, ублюдок нам отправил послание.
5
Они отправились в Управление анализировать видеофайл.
Было несложно определить числа, которые заключенный указал жестами во время своей немой беседы с Милой.
Всего шесть.
Без какой-либо видимой связи. Случайная последовательность цифр.
Но и «свистун», единственное слово, произнесенное татуированным человеком, никак не вписывалось в контекст ситуации.
Разрешить головоломку Шаттон поручила лучшему криптографу из всех имевшихся в наличии.
Его прозвали Сёрф, потому что он любил заниматься сёрфингом и в жизни, и в Интернете. У него была слишком маленькая голова по отношению к плотному, могучему телу, поэтому казалось, будто его собрали как-то не так. Он даже зимой носил бермуды-карго и гавайские рубашки.
В своей специальности он не имел себе равных.
Лаборатория Сёрфа находилась в подвале Управления, единственном месте в здании, куда не провели центральное отопление. Она не была похожа на офис правительственного учреждения. Там стояли компьютеры, снабженные сложнейшими программами дешифровки, всюду громоздились книги, но также и валялись доски для сёрфинга, флаконы с добавками для наращивания мышечной массы; все было покрыто пылью. На стенах сплошным ковром висели постеры далеких экзотических пляжей, и все четыре письменных стола тонули в бумагах.
