– Он оставил множество следов, в правомерности обвинения сомневаться не приходится: все указывает на неорганизованного субъекта, который действовал под влиянием порыва… Но он донельзя холоден, бесстрастен, он контролирует ситуацию. И так смирно, так спокойно ведет себя, что можно подумать, будто он все это предвидел с самого начала; и пока мы прилагаем все усилия, пытаясь хоть что-то понять, просто смеется над нами.
Мила вгляделась в фотографии, разбросанные по столу, хотя в руки брать не стала. Числа, из одной, максимум из двух цифр, покрывали каждый миллиметр кожи. Они были разного размера. Одни меньше, другие больше или четче прорисованы.
В этих операциях, осуществлявшихся годами, просматривался какой-то метод, некое тщание, внушающее беспокойство. Нет, это не простой психопат, решила про себя Мила. Мгновенный холодок пробежал у нее по спине.
– Зачем вы явились ко мне? – спросила она, отрывая взгляд от фотографий, словно пытаясь отделаться от них. – Не понимаю, чем я могу быть полезна.
– Послушай, Васкес…
– Нет, я не стану слушать, – взбунтовалась Мила, пресекая в зародыше всякие уговоры. – Понимаю, что у вас на уме: вам нужен кто-то, кто поможет найти тела Андерсонов. Может быть, специалистка по розыску без вести пропавших, давно ушедшая в отставку: даже если у нее ничего не выйдет, это не повредит репутации Управления. – В самом деле, оперативница, чудом избежавшая смерти во время последнего дела в своей карьере, как нельзя лучше послужит для СМИ отвлекающим фактором. Милу от этого тошнило. – Вам уже должно быть ясно, госпожа Шаттон, что я вам помогать не стану. Потому что я навсегда покончила с этим дерьмом.
– Я здесь не затем, чтобы просить тебя найти Андерсонов, – невозмутимо отозвалась Судья.
Мила осеклась.
– Я приехала сюда потому, что, вероятно, ты единственная можешь открыть нам, кто такой Энигма.
Мила не знала, что и сказать. А Шаттон принялась рыться в фотографиях.
– Среди вытатуированных чисел мы обнаружили одно слово. На левой руке, среди мешанины цифр, в потайном месте, в локтевой впадине, написано вот что…
Найдя нужную фотографию, Судья протянула ее Миле. Та, немного поколебавшись, взяла ее в руки и онемела.
Четыре буквы. Имя. Ее имя.
2
Зная, что заснуть не получится, Мила провела ночь, скорчившись на том же диване, с которого несколько часов назад Джоанна Шаттон бросила ей в лицо ненавистную правду:
– Вероятно, ты единственная можешь открыть нам, кто такой Энигма.
Отголоски этих слов все еще звучали в доме.
– Тебе не нужно будет с ним встречаться, – уверяла Судья. – Ты просто выслушаешь полный отчет обо всем, что мы о нем знаем, и поделишься своими соображениями: говорит тебе это о чем-либо или нет; потом с чистой совестью забудешь об этой истории.
– Почему вы так уверены, что татуировка означает мое имя, а не что-нибудь другое? – запротестовала она. – «Мила» может означать тысячу разных вещей, ведь насчет чисел вы тоже не можете пока сказать ничего конкретного.
– Возможно, мы ошибаемся, но должны попытаться.
Воззвав к ее чувству долга, Шаттон достигла цели.
Мила наблюдала, как пламя в камине постепенно затухает, пока оно не угасло совсем, оставив ее наедине с давно знакомым холодом.
В объятый тишиной дом проникал приглушенный шум леса. Ветер раздвигал кроны деревьев, прокладывая себе дорогу, а издали доносилась ленивая мелодия волн, чередой набегавших на берег озера.
Алиса, почуяв неладное, разволновалась. Мила ощущала свою вину. Поэтому разрешила ей лечь спать в берлоге из одеял, в окружении плюшевых зверушек с их умильными улыбками, захватив с собой фонарик, любимые книги и айпод с Элвисом.
Тьма явилась за ней. И Мила должна была принять решение, которое касалось также и дочери. Решение, которое позволило бы вернуться назад.
До сих пор все шло так хорошо: зачем только она открыла дверь Судье? Вместе с ней Мила впустила в дом нечто безымянное, то, что питается злобой, жиреет от криков невинных жертв и, уж конечно, внедрившись куда-либо, не желает покидать это место. Вот и сейчас Мила ощущала присутствие, тень среди теней, которыми полнилась комната. И не знала, как ее выгнать вон.
Безымянный злодей, свершивший расправу над Андерсонами, вытатуировал на себе ее имя.
Одна мысль об этом доставляла мучение. Не столько смысл такого поступка волновал ее, сколько действие само по себе, знак, оставленный на коже. Сколько раз и Мила тоже резала свое тело, пытаясь извлечь из себя какое-то человеческое чувство, испытав боль, приблизиться к милосердию и состраданию, чуждым ей от природы. Сходство или, того хуже, сродство с монстром ужасало ее.
Это не может быть случайностью. Он знает. Поэтому и пытается впутать ее?
Вопросы и сомнения вихрем проносились в уме. Внутренний голос призывал бросить все, забыть речи Шаттон и эту историю, вновь погрузиться в полное уединение, которое она избрала для себя и дочери, и продолжать свою новую жизнь. Ведь никто не может заставить ее ехать в город, чтобы раскрыть то, что таится под загадкой Энигмы.
Ибо Мила была уверена: эта татуировка – призыв.
Я не позволю себя одурачить, твердила она. Мысль о том, что ей предстоит иметь дело с тем человеком, даже не встречаясь с ним лично, приводила в смятение.
Но другая ее сторона, глубоко скрытая в подсознании, подталкивала Милу в противоположном направлении: надо пуститься в путь и раскрыть подоплеку.
Хочу раздвинуть занавес, заглянуть за кулисы, посмотреть в глаза фокуснику и разоблачить трюк.
То был темный зов, Мила это ясно ощущала, но, несмотря на все усилия, не могла отрешиться от него. Пусть у нее получалось справляться со своей второй природой, окончательно ее обуздать Мила была не в состоянии.
Рассвет рассеял вместе с тенями и последние попытки сопротивления. Несмотря на долгую ночь, Мила мыслила трезво и понимала, что бесполезно игнорировать призыв Энигмы, что эта история так или иначе сгонит ее с насиженного места, выкурит из надежного гнезда, которое она ценою стольких усилий выстроила на берегу озера, убежища уютного, закрытого со всех сторон, как берлога Алисы. Уж лучше выйти навстречу тому, что надвигается.
Она убеждала себя, что делает это также ради Андерсонов, ведь нужно помочь найти их тела, чтобы предать достойному погребению. Но в глубине души знала, что это не так. Ее влекла сама тайна, в которую предстояло проникнуть. Не ради славы – а из абсурдной уверенности, что, если она примет вызов тьмы и тьму одолеет, мир станет более безопасным местом, для ее дочери в том числе.
Она пошла будить Алису ароматом свежеиспеченных оладий.
Берлога представляла собой сооружение из одеял, развешенных на веревках и скрепленных прищепками для белья, и располагалась на самом верху лестницы, перед дверью, ведущей на чердак. Мила подняла плед в красно-зеленую клетку, служивший входом, и луч света проник в крохотную теплую пещеру.
