Теперь смотрим известную любительскую плёнку Запрудера. Эпизод выглядит странно. Джеки вылезает из машины назад, как бы пытаясь выскочить. Рассудок потеряла?
На следующих кадрах Джеки снова на сиденье, склоняется над мужем. Машина резко разворачивается.
Нет кадров, на которых она возвращается на место. Нет их! Официально объявлено, что эти кадры были нечаянно засвечены, когда плёнку проявляли.
Имена пассажиров общеизвестны и всюду повторяются — Джон и Джеки, губернатор Конналли с супругой, шофер Грир и телохранитель Хилл.
Однако в журнале «Тайм» от 29 ноября 1963 года, на двадцать третьей странице опубликована фотография, на которой ясно видно, что какой-то человек лежит на полу автомобиля — торчит его нога. Между тем все остальные известные пассажиры на фотографии хорошо видны! Кто же на полу оказался? Чья нога?
Загадка лишней ноги стала обсуждаться, когда кому-то пришло в голову сравнить фотографию и пленку Запрудера. Выяснилось, что машина та же, момент снят один и тот же, а на фото в «Тайм» на одного человека больше!
Даже тупые репортёры не могли ошибиться. Очевидно с пленки Запрудера одного человека тщательно вымарали. К пропавшему и ползёт Жаклин по заднему капоту, пытаясь втянуть того внутрь. Неадекватное поведение Жаклин наконец-то объясняется…
Публика заинтересовалась. Запахло сенсацией. Но тут внезапно всеобщее внимание было отвлечено новым событием — в тюрьме весьма своевременно скончался Джек Руби.
И о мистической ноге сразу забыли. А ведь должны были насторожиться! Почему стёрт с плёнки простой охранник? (Несомненно, охранник — поведение и местонахождение всех высоких чинов известно и запротоколировано до секунды.)
Если бы насторожились, то сравнили бы список охранников в третьем томе материалов следствия и все последующие статьи и книги по делу Кеннеди, где Дан Остин ни разу не упоминается, в отличие от Клинта Хилла, имя которого муссируется всюду.
Куда Дан делся? Почему в последний раз его имя появляется на схеме расположения охраны? Почему из десятков сотрудников секретной службы, ФБР и полиции только его следствие не допросило? А ведь он находился ближе всех к машине, ближе Хилла.
Так куда он делся? Зачем его существование скрывается? Почему среди сотен и тысяч улик о плохо проведённом расследовании такой очевидный ляп и следствия, и власти ни разу не попадает на зубок досужим репортёрам? Почему абсурднейшее объяснение Жаклин (мол, я вылезла на багажник, пытаясь собрать кусочки мозга мужа) принимается на веру и ни разу не обсуждалось? Клинт Хилл, правда, напишет гораздо позже, что это он чуть было не сорвался с подножки и что именно его Джеки втащила внутрь. Но ведь на пленке Хилл — на левой подножке! А Джеки сидит справа! И тянется она совсем не в левую сторону, а назад и вправо! И Хилл — это ясно видно — прыгает в машину сам, без помощи! Зачем лгут?
Почему Дан исчез? Почему не попал в поле зрения следствия? Чем занимался после 22 ноября 1963 года?
Греческая газета Kathimerini от 29 октября 1968 года. Первая страница, первая фраза центральной статьи: «Жаклин Бувер Кеннеди, вдова убитого почти пять лет назад президента США, прибыла сегодня утром в афинский аэропорт, откуда она тут же вылетела на частном самолёте на остров Скорпиос, где завтра состоится свадебная церемония по православному обряду между Жаклин и Аристотелем Онассисом. В поездке мадам Бувер Кеннеди сопровождают два десятка друзей и охранников, фамилии которых, любезно переданные нам иммиграционными службами аэропорта, мы приводим ниже».
Почти в самом конце длинного списка, под номером восемнадцать — Дан Остин.
Глава девятая. Прорыв
9.1. Утро
Португалия, Лиссабон. 9 марта 2004 года. 9 утра.
Говорят, самый длинный сон длится не более одной-двух секунд. Может быть, так оно и есть? А если приснится сон, будто я сплю долгие часы и высыпаюсь? Может быть, тогда я проснусь свежим и весёлым после двух часов отдыха? А всё происходящее окажется ночным кошмаром?
Сейчас девять утра. Я снова стучу по клавишам, набирая слова и фразы.
Мари потягивается. Обычно встаёт она не раньше полудня, а ложится часа в три ночи. Поэтому мы не встречаемся по утрам, когда я убегаю на работу, ведь засыпаю я, как правило, пока Мари копошится на кухне, читает умные книги или медитирует.
Сегодня она проснулась рано. Я не успел перенести на бумагу и половину магнитофонных записей. Ничего страшного, если закончить не успею, — основа заложена, суть ясна, а остальное доделаю спокойно где-нибудь в пригородах Пекина или Нанкина.
Сейчас нам предстоит купить билет до Таиланда, куда Мари немедленно отправится. Я отвлеку внимание и только после того, как Мари позвонит из Бангкока, сообщив о благополучном прибытии и не менее благополучной передаче документов, тоже отправлюсь в аэропорт.
К операции готовимся спокойно, без нервов. Удивительно, насколько спокойна моя супруга.
Конечно, мы не юные любовники, увлечённые внезапной страстью. Нас соединяют спокойные глубокие чувства. Мы понимаем друг друга, умеем сглаживать мелкие недочёты, с наслаждением пьём взаимную нежность, которая присуща только давно сложившимся парам, получившим благословение вечности. Нам нечего прощать друг другу. Или, возможно, мы слишком много должны простить, чтобы не чувствовать горечи. Поэтому и считаем, что прощать друг другу нечего. Поэтому воодушевляем друг друга спокойствием и умиротворённостью.
Но надо признать, что спокойствие Мари для меня неожиданно, так как такой выдержки от неё ожидать было сложно.
— Зачем Виктор затеял эту передрягу? Подготовил досье, предал своих на исходе собственного существования?
— Не знаю. Я тоже считаю, что его объяснения не полны. Возможно, Виктору была невыносима мысль о том, что после кончины о нём тут же забудут. Хотел прокричать, что был недооценен, что был способен на гораздо большее… Постарайся почувствовать, что должен был ощущать человек с его складом характера — с латиноамериканским нарциссизмом, с любовью к побрякушкам и пышным кружевам. Общаясь с Кеннеди, будучи посвящённым в самую оберегаемую тайну планеты, не иметь возможности похвастаться, выступить открыто, заявить о себе? Это иногда выше человеческих сил, особенно когда речь идёт о латиноамериканце. И когда все точки расставлены, спешить больше некуда, конец очевиден, он решается на последний шаг, призванный увековечить его деяния. Некий посмертный латиноамериканский эксгибиционизм.
— Но ты-то не латиноамериканец.
— Нет, я не латиноамериканец. Давай не будем возвращаться к вопросу о причинах, толкнувших меня на поддержку Виктора. Ты ведь не передумала?
— Поддержать тебя? Нет, не передумала. Хотя сомнения остаются.
— Сомнения присущи только людям. Давай радоваться тому, что мы люди.
Почему Виктор поступил так, а не иначе? Почему поступаю так я? Почему Мари спокойно и деловито меня поддерживает? Мы никогда не поймём до конца побудительных причин наших действий. Равным образом мы никогда не сможем понять до конца причин, двигавших теми, кто затеял эту долгую игру с первых её минут, с первых секунд рождения легенды, с того момента, когда они изменили ход истории.
