— Ну… положим, — проворчала я. — Дальше?
— Меня зовут Самир, — сказал седой. — Я лекарь. Много кругов врачую оборотней — и мадхетов, и анхайров. Как правило, они мне доверяют.
— Как-то я во врачевании не нуждаюсь, — фыркнула я. — Да и вообще, оборотням лекари ни к чему.
Нечистая сила, не ляпнула ли я лишнего?
— Бывает так, что очень даже к чему, — возразил Самир. — Например, когда зараза пристанет. Или когда в городе мор — поветрие, по-вашему. Тогда люди умирают. А оборотня можно спасти.
Я задумалась. Про поветрия я знала немало — спасибо Унди. Похоже, этот тип знает, о чём говорит.
— Дальше, — приказала я, на всякий случай положив руку на рукоять ножа. — Кому из нас нужна твоя помощь? Я заразилась чем-нибудь от хоринга?
— Нет, ты здорова, — устало сказал Самир. — Твой спутник не исцелился после вчерашнего обвала полностью. Он ведь едва не умер, и прожил несколько минут до пересвета только мечтой о жизни.
Самир и впрямь знал о нас достаточно.
— Несколько сгустков крови успели запечься в лёгких твоего друга ещё до пересвета, — продолжал лекарь. — А кровь анхайра не растворяется в крови человека, и наоборот. Поэтому Одинец не смог избавиться от них в человечьем обличье, а вулх сейчас просто болен. Ему трудно дышать — видишь?
Я вспомнила, как странно вёл себя сегодня вулх. Да, приходилось соглашаться — очевидно, ему нужна помощь.
— Что ты будешь делать? — я выпустила рукоять.
— Я уведу его подальше отсюда. По двум причинам. Первая — такие болезни нужно исцелять на пересвете. Вторая — тебе лучше встретить этот пересвет в одиночестве.
— Почему? — я снова напряглась. Он хочет разлучить нас — неужели враг? Неужели противники решили перемолоть нас по одиночке?
— К тебе идёт память синего дня, — невозмутимо ответил Самир. — Её следует встречать без свидетелей. На следующем пересвете красная память придёт к Одинцу. И ему неплохо будет побыть одному. Но это не значит, что я вас разлучаю. Когда ты очнёшься в теле карсы, ты будешь многое помнить из жизни Тури — пока ещё не столько помнить, сколько понимать. Полная память и полная власть над телами придёт к вам через несколько дней. Но сегодня ты вспомнишь достаточно, чтобы по-новому взглянуть на себя и на мир. А перед пересветом карсе лучше будет покинуть спутника — ненадолго. Одинец! Иди сюда!
Вулх, едва слышно поскуливая, приблизился к Самиру и втянул в себя воздух, широко раздувая ноздри. Потом вдруг изумлённо обернулся ко мне — честное слово, в его зверином взгляде было настоящее изумление! — и заурчал, уткнувшись лбом в широкую ладонь Самира.
Я поняла. От лекаря пахло Лю-чародеем. Это был друг.
— Спасибо, Одинец, — сказала я искренно.
«Да чего там», — ответил взгляд вулха.
— Раздевайся, — велел Самир. — До пересвета всего несколько минут, а мне ещё надо уйти за холмы и приготовиться к лечению.
— То есть? — не поняла я.
— В синий день одежда, оружие и Ветер будут нужнее Одинцу, — пояснил Самир. — Придётся тебе встречать память нагой — надеюсь, не замёрзнешь.
— А если на следующем пересвете мы разойдёмся? — вдруг испугалась я. — Как же я получу всё обратно?
— Лю что-нибудь придумает, — уверенно сказал Самир. — Может быть, даже сам принесёт тебе вещи. Если сможет.
— А…
— Раздевайся, Тури! Ветер, иди сюда.
Ветер приветливо всхрапнул и без колебаний двинулся к лекарю. Эх!.. Все меня бросили. Ну и ладно.
Я с дерзкой физиономией распустила ремни на одежде и стала выбираться из неё наружу. Четтан уже касался горизонта — если что, до времени Карсы я, пожалуй, и голой дотяну.
Самир не смотрел в мою сторону — тщательно и нежно ощупывал грудь вулха. Одинец негромко рычал, но не сопротивлялся.
— Лови! — крикнула я, швыряя кожаный ком в лекаря. Он легко перехватил его, опять не оборачиваясь. Я покачала головой — ну и реакция! Ему бы воином быть… или бродячим фокусником.
— Спасибо, Тури, — сказал он, поднимаясь с камня. — Я ухожу, так что — удачи. И прощай.
— Пока, лекарь, — угрюмо сказала я.
Да, если кто-то решил сыграть над нами злую шутку, то надо признать, ему это удалось. Ни один разбойник не смог бы обобрать меня столь основательно, как это сделал странный лекарь. И почему только я отдала ему всё? Даже ножны?
Хотя зачем мне сейчас ножны… Вот Одинец очнётся — ему и решать, что делать с лекарем дальше. А мне сейчас только ждать остаётся — уже смеркается.
Я не стала разводить костёр. Во-первых, нечем было; во-вторых, одинокий привал перед временем Карсы костра никак не требовал. Равнина, прогретая Четтаном за день, дышала теплом.
Я улеглась прямо на землю, подложив руки под голову, и засмотрелась на догорающий закат.
Что-то тревожило меня в сегодняшнем пересветном небе. Что-то было не так. Несколько мгновений я пыталась отогнать от себя эту мысль, а потом вдруг поняла, в чём дело.
Четтан уже скрылся за горизонтом, а синие лучи Меара всё ещё не высветили восточную сторону холмов. И я всё ещё была человеком.
А потом небо стало ещё темнее, более тёмным, чем я когда-либо видела, и в нём появились две или три маленькие, упругие, светящиеся точки. Что это, помогите мне боги?
И тут я сообразила, что это, и предчувствие небывалых, сказочных происшествий заполнило мою встрёпанную душу. Приближалась Тьма. Смутные дни стояли на пороге и стучались в дверь мира.
Я впервые в жизни увидела звёзды.
Я смотрела на них долго, почти минуту; на глазах у меня выступили слёзы — то ли от восхищения, то ли просто от напряжения, а потом привычное синее зарево неумолимо стёрло звёзды с бледнеющего неба, и в силу вступил закон Меара. Для оборотня-мадхета, не владеющего тайнами магии, не властного над своим телом — главный и непреложный закон. В мир шёл синий день, которого Тури-человек не увидит и не запомнит. Я ещё успела подумать: ничего-ничего, осталось несколько дней, и синий Близнец потеряет власть над моей памятью…
И только тогда, когда знакомая муть уже встала перед глазами, я внезапно вспомнила: я, дура, так и не передала Одинцу услышанный от Винора рассказ. Рассказ о дороге к У-Наринне.
Глава двенадцатая
Меар, день шестой
Лавина запахов плыла вокруг, и я пил её полной грудью… но грудь болела, и дышать было больно. Для того, чтобы почувствовать запахи, не нужно было втягивать воздух в лёгкие, я их чувствовал и так, сухим чёрным носом. Сухим. Это плохо, плохо. Нос всегда должен быть влажным, от этого запахи становятся ещё ярче и понятнее.
Камень. Пыль: мелкая, дорожная. Давняя смерть. Свежий след коня и человека — это мои спутники. Человек и конь… Конь странный. Он пахнет не так, как обычные травоядные. Я даже не хочу считать его добычей. На этого коня нельзя охотиться, он другой. Совсем.
