Дуська, заметив, что Глашка с подружками куда-то убежала, а Александр горячо спорит с Петром Петровичем, отправила Катерину:
– Иди-тка, Катька, во двор, в амбар – там Глашка тебя дожидается, плохо что-то ей.
Николай ждал Катерину в темноте, вдыхая пыльный запах сена и смолоченного зерна. За стеной, в хлеву, возились сонные поросята. Дверь заскрипела, по стенам пробежали тени, и в амбар вошла Катерина. Николай тронул ее за плечо:
– Не бойся, это я.
– Да отпустите вы меня! – Она выскользнула, вырвав у него из рук край фаты, собираясь убежать.
– Катерина, постой. – Николай протянул ей руку, в которой что-то блестело. – Подарок – прабабкино кольцо. Пригодится тебе однажды.
– Нет, – прижав руки к груди, она еще дальше отступила к двери.
Николай подошел к Катерине вплотную, сжал ее ладони и вложил в них кольцо:
– Возьми – в трудную минуту оно выручит тебя.
Катерина заупрямилась:
– У меня не будет трудных минут!
– Эх, Катя, тебе не миновать с ним горя. Впереди тяжелые времена – я точно знаю. Кольцо спасет твою жизнь. Возьми!
– Подарок дорогой. Я спрошу Сашу.
– Катя, живи своим умом.
– Почему же? Я теперь должна слушаться мужа. – Она попыталась высвободить ладони, но Николай крепко держал их.
Он почувствовал, как нечеловечески устал за сегодняшний день. Капельки холодного пота побежали у него по спине. Николай выдохнул:
– Наступит день, и ты поймешь, что больше не любишь его. Ты прозреешь. Тебе будет страшно и одиноко. Но знай: я всегда буду думать о тебе и разделю твое горе, где бы я ни был. Ты пройдешь тот же путь, что и я: семья, дети, но при этом одиночество, бескрайнее одиночество. Мы встретимся и будем наконец вместе. Я точно это знаю. А пока будь счастлива, пусть этот миг продлится как можно дольше. Я дождусь. – Николай крепче сжал ее пальцы. – Возьми.
Он притянул ее к себе и обнял. Катерина почти не дышала. Ему казалось, что она мистически близка ему. Их секрет, их чувства навеки сроднили его с нею, они никогда отныне не станут чужими, что бы ни произошло в жизни каждого.
– Катерина, – не сдержавшись, прошептал Николай, взяв ее за подбородок. Позже ругал себя, что страстно целовал ее, такую нежную и беззащитную в тот момент, пока не почувствовал слезы щеке.
– Это в последний раз, обещайте!
– Хорошо. Я знаю, – сказал Николай, пытаясь запомнить запах ее волос.
Хлопнув дверью, он вышел.
Александр встретил Катерину на крыльце флигеля. Она грустно улыбнулась ему.
– Где ты была?
– Да так, жарко вдруг стало, – соврала Катерина. Она первый раз солгала ему, в чем тут же упрекнула себя.
Удивляясь сам себе, играя в этой странной пьесе свою последнюю сцену, впереди процессии, сопровождающей молодых на их первую брачную ночь, брел изрядно выпивший Николай и нес икону. Следом семенила Глаша, светилка, указывая молодым путь большой восковой свечой.
Как будто отгоняя нечистую силу, Николай трижды ударил кнутом по постели, приготовленной из мешков с мукой, ржаных снопов и положенных поверх матрасов, с отчаянием взглянул на Катерину и вылетел из комнаты, захлопнув за собой дверь. «Ну вот и все. Закончилось. Мне не в чем себя упрекнуть».
Молодым, которые не имели права есть весь этот день, оставили хлеб и холодную курицу: съедая мясо курицы, новобрачные приобщаются к ее плодовитости.
Оставшись одни, Катерина и Александр набросились на еду. От волнения Катерина подавилась и закашлялась.
– Ты боишься? – догадался Александр.
– Да, – покраснела Катерина.
– Мать тебе ничего не говорила? Или еще кто-нибудь?
– Нет, – еще больше смутилась Катерина.
– Милая моя! В Евангелие написано «муж и жена одна плоть». Все естественно.
Катерина молчала. Кусок не лез ей в горло.
Александр подошел к ней, подал руку и, глядя ей в глаза, стал осторожно снимать ее подвенечное платье.
– Не бойся, – шепнул он.
Катерина, прикрывая наготу руками, заплакала от стыда. Она понимала, что происходит что-то важное, доселе неизвестное, ей стало страшно ошибиться, сделать что-то не так, что не понравится Александру, и разочаровать его.
Он поцеловал ее, сначала осторожно, потом все более настойчиво. Раздел и осторожно положил ее, обнаженную, на постель.
В комнате было холодно – у молодых в первую ночь не топили с расчетом на то, что холод вынудит сблизиться неопытных мужа и жену.
– Я согрею тебя.
Александр, сняв с себя батистовую рубашку, лег рядом с ней и накрыл их обоих пуховым одеялом.
– Ты вся дрожишь.
Стащив под одеялом брюки, он обнял Катерину, прижал к себе и снова стал целовать. Его тело было горячим, но Катерина все еще дрожала. Вдруг Катерина угадала, почувствовала, что Александр улыбнулся ей. Это произошло так неожиданно, что она рассмеялась – страх наконец отпустил ее: «Мой родной! Все теперь будет хорошо».
Она обхватила его плечи и с силой, с отчаянием прижалась к нему. Александр не торопился и был очень нежным. Катерина заплакала: она стала женой и теперь принадлежала Александру. Но ждала, что произойдет что-то необыкновенное: закружится голова, обдаст жаром, как тогда, с Николаем, онемеют ноги, что она забудется. Но ничего этого не случилось.
Глава 4
Утром заснеженная площадь перед берновской церковью пестрела санями, украшенными разноцветными лентами. Кое-как прикрывшись овчинами, в них сидели пока еще тихие, сонные дети. Ждали. Лошади переминались с ноги на ногу и лениво, не ощущая никакого торжества, обыденно жевали сено. Погода стояла морозная и пасмурная – как говорили старые крестьяне, к хорошему урожаю. Литургия закончилась. Нарядные взбудораженные крестьяне в сермягах и кожухах, подпоясанные кушаками, вынесли из церкви хоругви, немного посуетились на паперти и торжественно пошли крестным ходом на «ердань». Катерина и Александр вместе с Наташей под звон колоколов поплелись за притихшей толпой. Чтобы не застудить девочку, Катерина туго перевязала ее крест-накрест пуховым платком так, что оставались видны лишь любопытные глазки. Наташа слышала, как под новыми валенками, подаренными на Рождество Александром, тявкал снег. Ощущение праздника, передалось и ей: захотелось прыгать, танцевать, но шубка, валенки и огромный платок обездвиживали ее, мешали идти. От бессилия Наташа заплакала. Слезы на щеках противно холодили, а попадая на платок и вовсе превращались в маленькие сосульки. Катерина склонилась к ней и вытерла слезы платком, высморкала и улыбнулась: «Мерзнешь, волчий хвост?»
На поверхности застывшей припорошенной снегом Тьмы вырубили полынью в виде креста – иордань. Большой, сверкающий ледяной крест возвышался возле проруби. Изо льда сделали и престол, «царские врата» украсили еловыми ветками.
