С ними за столом в этот день сидел Иеремий, схимонах из Оптиной – дальний родственник Агафьи. Откусив кусок печенья, Иеремий сказал:
– Говорят, война идет.
– Как война? – всполошились бабы. – Год-то не високосный – тысяча девятьсот четырнадцатый.
– А вот есть у нас в Дивееве одна блаженная, так говорит, что через годок все мужчины зипуны на серые переменят. Разбойнички в Царство Небесное так валом и повалят.
Александр удивился:
– Как понимать-то это? Зипуны? Разбойнички?
– А так, – объяснил схимонах, – убиенные на войне солдаты, хоть и грешники в мирской жизни, прямиком в Царство Небесное попадут.
Учитель Наташи, Григорий Иванович, вышедший в свое время из семинарии, но так и не решившийся стать священником, слыл человеком очень верующим. Услышав слова Иеремия, перекрестился:
– На все Воля Божия!
Николай спокойно заметил:
– Да блаженные так говорят, что и не разберешь, что они хотели сказать. Догадываться надо. Никогда не понимал эту потребность людей стремиться к блаженным, старцам, объездить как можно больше монастырей, как будто это что-то меняет.
– Да-да, я согласен, – подхватил Александр, – я так думаю: делай свое дело, трудись, соблюдай заповеди. Что еще надо? Вся мудрость уже в Евангелии записана. А война, кто же ее знает? Может, будет, а может, и нет.
– Один монах в скиту близ Оптиной видел в крест, – возразил Иеремий, – а под крестом огненный херувим. После на том же восточном небе он увидел ножны и падающий из них с неба меч. Будет война, – твердо заявил Иеремий, – а потом Антихрист через три года появится.
– Господи, помилуй нас грешных, – снова перекрестился Григорий Иванович.
Мужчины молчали. Катерина побледнела: тошнота подобралась совсем близко. Взглянув на нее, Иеремий вытащил из-за пазухи сырое яйцо и дал Катерине:
– На, возьми.
Катерина недоверчиво взяла странный подарок. Монах протянул второе яйцо Александру.
Александр спросил:
– Что ж остальных подарками не жалуешь?
– А им без надобности, – сказал Иеремий и продолжил, грозя пальцем: – Много предвестников в последнее время. На Афоне сказали, что скоро сами стихии изменятся и законы времени поколеблются. День будет за час, неделя за день, и годы будут лететь как месяцы. Наступило время сына погибели, Антихриста.
Катерина почувствовала себя совсем плохо. В висках зашумело, стало не хватать воздуха.
– Агаша, помоги выйти мне, – попросила она шепотом кухарку.
Агафья вывела Катерину на воздух:
– Катька, а ты, часом, не тяжелая?
– Не знаю я.
– Тошнит?
– Да уж неделю как. Может, отравилась.
– Чем это ты отравилась-то? У меня-то? С моей-то стряпни? Не-е-ет. Тяжелая ты, – ухмыльнулась Агафья.
– Правда?
Эта мысль, надежда на то, что у нее родится ребенок, обрадовала Катерину. Она представила, как будет доволен Александр, узнав эту новость.
Агафья стала распоряжаться:
– Так, значицца, положи кусок грубого льняного полотна на соски – чтобы закалялись. На уродцев на ярмарке не смотри, а то ребенок некрасивый народится, – припоминала Агафья, – веревку никакую в руки не бери – чтобы обвития не случилось. И молись, а то с пузом ходить – смерть на вороту носить.
– Ох, страшно-то как ты говоришь!
– Ну, страшно – не страшно, а уж взад не воротишь. Когда мужику своему скажешь? Ох, и рад он будет! Бог даст – мальчик.
– Хоть и девочка. Я все одно рада.
– А вот тебе и яйца, что Иеремий дал! – осенило Агафью. – Ох, сдается мне, что старец он, хоть и не признается!
На следующий день Катерина кормила Наташу завтраком. Еще оставалось время до уроков с Григорием Ивановичем, и непоседливая девочка решила затеять салки. Катерина отказывалась, и Наташа начала канючить:
– Ну Катя, давай побегаем, Катя!
Катерину с утра мутило, но теперь она знала причину своего недомогания, внутренне свыклась с этим состоянием:
– Наташенька, давай лучше вышивать поучу тебя, ты уже большая!
– Нет, – топнула ногой девочка, – давай! Ты, как замуж вышла, стала скучная, все сидишь, не любишь меня больше.
– Что ж ты такое говоришь, – обиделась Катерина, – конечно, люблю. Как раньше. Просто неможется мне сейчас.
Николай не спал всю ночь, думал о Катерине, о ее будущем ребенке. И теперь, наблюдая эту сцену сквозь приоткрытую дверь, вошел в столовую и вмешался:
– Наташа, Катерина теперь замужняя женщина, ей негоже бегать с тобой в салки.
– Но я хочу! – упрямо топнула ножкой девочка.
– Ты уже большая – должна понять.
– Не хочу понимать! Пусть делает то, что я велю!
– Я сейчас накажу тебя, если ты не уймешься, негодная девчонка! – рассердился Николай. – Ступай заниматься!
Девочка выбежала, в гневе швырнув под стол свою серебряную ложечку.
Катерина покорно опустилась на колени и стала шарить под столом. Николай бросился помогать Катерине:
– Негоже беременной женщине по полу ползать.
– Неужто Агафья…
– Да какая Агафья? – устало вздохнул Николай. – Я сам знаю. Изменилась ты – похорошела.
Отыскав ложечку, Катерина поднялась и стала смущенно теребить платье.
– Я рад за тебя… за вас.
– Я тоже, но… теперь ведь все точно будет по-другому?
– Не понимаю, о чем ты.
– Вы не будете боле?..
Николай поспешно прервал ее. Ему хотелось поскорее закончить разговор, который сам так глупо начал. Вдруг испугался откровений с ней, которые могли привести к чему угодно: не хватало еще сейчас объясняться с чужой беременной женой:
– Какой теперь станет твоя жизнь – своего мужа спрашивай. Как ты там говорила? Ах да – ты должна слушаться мужа, делать все, что он говорит, доверять ему.
– Так говорите, будто виноватая я в чем.
– Ничего подобного, Катерина. Да и какое тебе дело, что я говорю? Теперь у тебя другая жизнь, другие заботы. А теперь прошу прощения. – Николай стремительно вышел из столовой, кляня себя за грубость и этот ненужный глупый разговор.
Вечером Александр лег в постель, обнял Катерину и стал привычно целовать в шею, торопливо развязывая ленты на кружевной рубашке. Катерина аккуратно отстранилась:
– Нельзя нам боле, Саша.
– Что случилось?
– Беременная я.
– Как? Правда?
– Правда!
