Катерина очнулась и, едва открыв глаза, заголосила:
– Он не ворочается!
– Кто?
– Ребенок! Не чую его…
– Да полно тебе, не каждую ж минуту он должен ногами сучить, – успокаивала Агафья.
– Нет, – рыдала Катерина. – Не чую его, – повторяла она снова и снова, показывая на живот, – как оборвалось все внутри. Где Саша? Саша!
– Да жив он, муж твой, вытащили, отлили его – сейчас оклемается.
– Саша, Саша! Ребенок!
Агафья, доверяя бабскому чутью, всполошилась:
– Ермолай, зови Вовиху!
Вовиха была местной ведьмой, заговаривала неспящих детей, лечила грызь
[42], снимала порчу. Старуху уважали и боялись одновременно.
Ермолай, оставив приходящего в сознание Александра, поскакал во всю прыть за Вовихой, которая жила в Заречье.
Вскоре колдунья была на месте. Ею оказалась аккуратненькая белесая миловидная старушка с голубыми, почти прозрачными глазами, в беленьком платочке с кружавчиками и вышитыми цветочками по краю.
Ощупав живот Катерины своими птичьими лапками-пальчиками и прочитав «Отче наш», Вовиха вынесла приговор:
– Нет его там больше.
Катерина выла, поглаживая живот.
Александр очнулся, но все еще не понимал, что происходит:
– Кого нет? Где?
Катерина, уже не обращая внимания на Александра, стала со слезами молить старуху:
– Сделай что-нибудь, ты же можешь! Помоги! Верни мне его!
Пошамкав тонкими голубоватыми губками, колдунья равнодушно пожала плечами:
– Ты все равно его потеряешь, рано или поздно.
– Пусть, пусть поздно, но сейчас верни, верни мне его, – выла Катерина.
Вмиг забылись все молитвы и псалмы, которым учила ее Марфа. Она подумала: жизнь ее нерожденного ребенка зависит сейчас от этой старухи.
– Катя, я здесь, я жив, – слабо отозвался Александр, не в силах поднять голову.
– Потом поболе выть-то придется, – все еще сомневалась Вовиха.
– Они хорошо заплатят – это управляющего ребенок, – внесла недостающий довод Агафья.
– Несите икону, какая поближе, – скомандовала ведьма.
Принесли любимую Катеринину Тихвинскую и керосиновую лампу. Катерина при виде образа успокоилась.
Вовиха перекрестилась, затем склонилась над животом Катерины, все еще лежащей на земле, и стала шептать, медленно, будто паучьими лапками, перебирая по животу пальцами, время от времени сплевывая на землю.
Александр следил за ними мутными глазами. Ермолай отошел в сторону и курил.
Вдруг ребенок шевельнулся. Катерина вздрогнула.
– Парень будет. – Вовиха с облегчением хлопнула по колышущемуся от детских толчков животу и вздохнула: – Эх, надо было так оставить. Еще не то тебе через него пережить придется.
Катерина не слушала старуху: ее сын, ее ненаглядный сын, уже любимый ею, жив – все плохое позади.
Когда Ермолай увез Вовиху, Агафья помогла Катерине и Александру зайти в дом.
– Что это за бабушка была, Агафья? – спросил Александр.
– Так то ж Вовиха, ведьма наша берновская.
– Как ведьма? Ты знала, Катя?
Катерина молчала. Она не знала Вовиху: услышала ее голос и доверилась, не задумываясь. Теперь Катерине стало особенно стыдно перед Марфой, которая учила молитвам и никогда бы не допустила, чтобы ведьма даже близко подошла к внучке. Но под руками Вовихи ожил ребенок, было это совпадением или нет, и теперь Катерине стало не важно, кем была Вовиха. Главное, ребенок остался жив. «Грех! Грех!» – мерзко отзывалось у нее в голове. Катерина оправдывала себя, что не ведьма – Бог спас сына.
– Ну а кто ж, по-твоему? Кого надо было звать-то? – взвилась Агафья.
– Врача.
– Ну так и звал бы, – огрызнулась Агафья и стремительно вышла из дома, хлопнув дверью. – Печку топить не умеет, собака! – выругалась про себя Агафья.
Сандаловы остались одни. Катерина чувствовала, что муж с трудом сдерживается. Наконец Александра прорвало:
– Как же ты допустила такое, Катя?
– Она же спасла, – возразила Катерина.
– Ведь это ведьма! Может, она порчу на тебя и на ребенка навела! – Теперь и неизвестно, каким он родится! Может, урод?
– Делай со мной что хочешь.
– Как ты могла?! Нет больше тебе доверия! – крикнул Александр и, громко стукнув кулаком об косяк, вышел из дома.
Катерина плакала и не ложилась спать – это была их первая ссора, и она не знала, что делать, чего ожидать. Вдруг Александр ушел навсегда? Или задумал плохое? Не бежать ли искать его в ночи? Но не решалась: в лесу вокруг хутора бродили дикие животные. Катерину душило чувство несправедливости: почему осудил? Ребенка и их самих чуть не загубила баня, стопленная самим Александром.
К утру Александр вернулся, умылся, привычно фыркая и расплескивая воду, переоделся и, не замечая Катерины, уехал в поле.
Вскоре в пыльном дорожном костюме примчался Николай, порывисто взбежал на крыльцо и громко заколотил в дверь:
– Только что из Малинников. Агафья все рассказала.
Катерина отрешенно пригласила его войти и налила чаю:
– Вы тоже судите меня?
– Тебя? За что?
– За то, что не молилась, а ведьму позвала.
– Да любая мать сделает все, что угодно, ради спасения своего ребенка. Я поступил бы так же.
– Тогда отчего Саша меня судит?
– Не знаю, Катерина. Думаю, винит себя за то, что подвел тебя, что не смог тебе помочь.
– Почему же тогда не говорит со мной? Будто виноватее меня нет никого на белом свете? – заплакала Катерина.
Она плакала и не могла успокоиться.
– Ну тише, тише, это пройдет, забудется, – успокаивал Николай, а про себя думал: «Черт знает, что такое!» – я поговорю с Александром.
– Правда? И он вернется? – встрепенулась Катерина и вытерла слезы.
– И он вернется, – устало сказал Николай.
Эти долгие дни и недели, когда он пытался забыть Катерину, отдалиться, стали тщетными, обратились в прах в одно мгновение. Один ее взгляд – и он готов был бежать по ее зову, выполнять любые желания, даже помогать стать счастливой с другим. Николай корил себя: «Где моя сила? Я военный офицер, ранен в бою, но не могу устоять перед этой женщиной. Я проклят, заколдован – не иначе».
Вышло, как сказал Николай: в тот же день после разговора с ним Александр вернулся и вел себя как ни в чем не бывало, веселился и шутил. Катерина ожидала какого-то объяснения между ними, но так и не дождалась. «Наверное, к лучшему», – успокоилась она.
