– Плохая примета, – чуть слышно прошептала Агафья.
Ребенок заплакал, и Николай заторопился передать его матери. Катерина хотела дать ребенку грудь, но смущалась присутствия Николая. Он все понял и, кашлянув, засобирался из комнаты, окликнув Александра:
– Нам пора в Старицу – Ермолай уже запряг.
– Как? Так скоро? – растерялась Катерина.
– Все будет хорошо, не волнуйся, – успокоил ее Николай. – Прощай, Катерина. Если призовут меня сегодня, я матери письмо напишу, как и чем тут распорядиться. Не успел сегодня ночью… А пока с детьми попрощаюсь. Надо еще в Малинники по пути заехать. Жду тебя внизу, – сказал он Александру.
Александр поцеловал Катерину и младенца, повитуха вручила ему что-то теплое, сочащееся, замотанное в тряпку:
– Пока не уехал, закопай-ка послед под молодым деревом и скажи: «Месту гнить, ребенку жить».
Александр схватил сверток и вышел.
– Хорошо хоть, сына увидел, – шепнула ему вслед повитуха.
Катерина заплакала. Ей было страшно, она боялась никогда больше не увидеть мужа. Мысль об этом казалась дикой: неужели можно в один миг все потерять?
– Ну-ка не реви, – спохватилась повитуха. – Молоко пропадет! О чем думаешь? О ребенке думай. Ты теперь – мать. Вот сегодня в баню пойдем живот тебе править, бинтами замотаем – ты у нас еще шесть недель полумертвая, беречь тебя надо.
К вечеру Николай с Александром вернулись. Николай пока оставался в запасе, а Александр записался вольноопределяющимся и 21 июля должен был явиться в уездное присутствие на сборный пункт, а оттуда уже отправиться в учебную команду, а после – на фронт. Петр Петрович тоже записался вольноопределяющимся и в тот же день отбыл из Старицы, как и Григорий Иванович. Павла пока не мобилизовали. Фриценька, провожая его в Старицу, устроила скандал:
– Как? Ты будешь убивать моих соотечественников. Я уйду от тебя, Пауль.
К счастью, тем же вечером Павел вернулся в Курово-Покровское, не убив ни одного немца, и хрупкий мир в семье был восстановлен.
Катерине и Александру предстояло провести вместе два дня. И дни эти оказались нелегкими для обоих. Сандаловы остались во флигеле управляющего, где провели самые лучшие, первые месяцы после свадьбы. Решили, что Катерина пробудет здесь до того времени, когда вернется Александр, ведь жить одной с ребенком на хуторе, тем более во время войны, небезопасно. Никто не знал, что случится дальше, как долго продлится война и придет ли немец в эти края.
Ребенок оказался неспокойным, просыпался и плакал, стоило лишь положить его в люльку. Катерина измучилась: приходилось круглые сутки держать его на руках, качать и кормить грудью – ничего другого не оставалось.
Агафья приходила помочь, вздыхала и говорила, что надо звать Вовиху, но Александр запрещал.
Находясь между сном и явью, в полузабытьи, Катерина чувствовала, как по капле уходит их время. Александр нервничал и судорожно хватался наставлять ее, как ей жить дальше, без него, пока он на войне, но Катерина всякий раз принималась плакать, ребенок просыпался и тоже плакал, и Александру снова и снова приходилось утешать жену, уверять, что война скоро закончится и он вернется, что не может иначе – его долг защищать родину, а значит, и семью.
Катерина видела, что Александр хотел бы напоследок овладеть ею, как прежде, в те недолгие месяцы до беременности. Но она кровоточила и боялась этого. К тому же отец Ефрем предостерегал: нельзя допускать мужчину до сорока дней – грех. Но в то же время как можно было отказать мужу, который уходил на фронт? А вдруг Бог накажет, и его там убьют из-за того, что согрешили? Катерина терзалась в сомнениях. Но не в их силах была что-то изменить: как только Александр принимался обнимать Катерину, как только она пыталась положить ребенка, тот просыпался и оглашал своим густым ревом тишину флигеля.
Решили крестить младенца, пока Александр не уехал. Катерина осталась дома – до сорока дней она считалась нечистой и не могла войти в церковь, пока священник не прочтет над ней разрешительную молитву.
Крестными Александр попросил стать Николая и Агафью. Те не отказали. Но Агафья из церкви вернулась молчаливая и подавленная: во время крещения комочек воска с прядью ребенка, отрезанной отцом Ефремом, не поплыл, как обычно, а утонул, что стало еще одним дурным знаком в судьбе маленького Саши.
Когда Катерина спросила, как прошли крестины, Агафья, отдавая ей младенца, ответила:
– Да как прошло? Хорошо прошло: всю службу, родимый, плакал, у Боженьки для себя лучшей доли просил, – и пошла накрывать праздничный стол.
На следующий день Александр, провожаемый слезами Катерины, благословив ее и Сашу, вышел из дома.
Клопиха, на пороге прощаясь с Александром, сказала:
– Запомни молитву такую:
Щит мне подруга,
Христос мне защита,
Иду я, и везде мне путь
И светлая дорога.
Аминь. Аминь. Аминь.
Агафья приготовила Александру хлеб и соль, которые он должен был взять с собой в дорогу.
Чтобы путь оказался ровным, за порогом постелили белое холщовое полотенце, по которому Александр вышел из дома. Как только он скрылся, Агафья вошла во флигель и, вздыхая и поглядывая на Катерину, повесила полотенце на гвоздь в красный угол. Катерине подумалось, что эта белая ткань с пыльными отпечатками сапог может годами висеть в этом углу, и что она, возможно, никогда больше не увидит мужа, а Саша – отца. Катерина не выдержала и, схватив сына, еле одетая, под крики Агафьи: «Куда ж ты голая! Опомнись!» – побежала во двор. Но повозка уже уехала. Маленький Саша, плохо укутанный, проснулся от раннего утреннего холода у нее на руках и заплакал. Катерина, прижимая его к себе, не обращая внимания на плач, босая, побежала на дорогу: далеко внизу, уже на самом повороте, она увидела маленькую повозку, в которой уезжал на войну муж. Чувство бессилия и безмерной усталости овладело ею: все эти счастливые дни, проведенные с ним, были напрасны. Никакие воспоминания о них, ребенок, надежда, что все еще образуется и он вернется, не могли сейчас совладать с горем и успокоить ее. Весь день Катерина в голос выла на кровати.
Через месяц Николай принес письмо. Был конец августа: все уже говорили о блестящей победе 1-й армии Ренненкампфа под Гумбинненом, но еще не получили вестей о сокрушительном поражении 2-й армии при Танненберге. Пока же радовались и ждали скорой победы над немцами и конца войны.
Николай постучался во флигель. Катерина сидела в кресле и задумчиво смотрела в окно, маленький Саша спал у нее на руках. Время, которое ошалело неслось в те последние дни, когда муж еще был здесь, вдруг замерло. Все дни слились воедино, превратились в липкое желе. Она не помнила, какой сегодня день недели, даже часы в сутках и те сдвинулись – она только кормила и качала Сашу, ожидая, как кто-то придет и сообщит ей о смерти мужа.
