И вот, дети, Наташа, Никита и Саша, сидели вместе со взрослыми вокруг стола и с серьезным видом помогали лепить угловатые фигурки птичек. В головки вставляли перчинки – получались глазки.
Агафья приговаривала:
Чу-виль, виль, виль, чу-виль, виль, виль, козел да баран на дыбушки стали, мои чувильки достали.
Катерина думала о своем сне. Накануне ей приснилось, что она получила письмо, написанное на черной бумаге белыми чернилами. Она пыталась разобрать, что в нем написано, но острые буквы путались, карабкались одна на другую, и Катерина никак не могла отделить одну от другой. Наконец она прочла слово «здесь» и проснулась. Этот сон мучил, смутное тревожное предчувствие охватило и не отпускало ее.
Агафья пожаловалась:
– Сахара год как не привозили. Продукты аж в десять раз дороже, чем в начале войны. Мыло теперь – девять рублей тридцать копеек!
– И все равно солдатки покупают и на фронт высылают, – сказала Катерина, подумав об Александре.
– Зачем воевать – все равно не победим, – ворчала Агафья. – Бабы говорят, что будет пришествие Антихриста, анчутки беспятого, свержение царств и бедствия народные. А еще говорят, что антихрист Вильгельм завоюет Россию и будет царствовать тридцать три года, после чего случится светопреставление.
Катерина, задумавшись, сказала:
– Ах, Агаша! Что ж ты в праздник! Мать моя всегда на Сретенье говорила: пришли Громницы, снимай рукавицы! Весна скоро.
Катерине вдруг вспомнился Николай, как однажды на первое ее Сретенье здесь, в усадьбе, вернулся из Старицы и привез всем, и ей тоже, расписные пряники и леденцы. Это случилось уже после поцелуя в кабинете, после ее бегства в Дмитрово. Догадалась, что он купил гостинцы всей прислуге только для того, чтобы не выделять ее, и что настоящий подарок предназначался именно ей. Боялась и избегала его, а тот пряник стал будто примирением между ними, посланием от Николая, которое могла понять только она. «Николай… где же он сейчас?» – подумала Катерина.
– Да, Громницы – предвестники весны. Скучаешь? – помолчав, вдруг спросила Агафья.
– По кому это? – Катерина испугалась, что Агафья читает ее мысли.
– По матери своей, – невозмутимо ответила Агафья, вытягивая клювик очередного мучного жаворонка.
– Ах, до того ли мне? – с облегчением сказала Катерина. – Я и сама теперь мать – вон их трое у меня теперь, все как родные. Да и не виделись мы с тех пор, как брата и отца схоронили. Только Глашка на ярмарку приезжала, так и свиделись. Еды им передала, спокойна теперь за них.
Тимофея Бочкова призвали в 1916-м. Убили сразу же, в первом бою. Катерина, как узнала, неделю разговаривать не могла – будто язык отнялся. Хоть и мало виделись с братом за последние годы, а все же не чужой, кровный, росли вместе. Федор так переживал потерю сына, что вусмерть напивался с горя: хоть спиртное и запретили, самогонки из картофельных очисток в деревне хватало. Дуська и уговаривала, и грозила, и била Федора, но отвадить и спасти его не удалось – замерз пьяный в снегу, не дошел до избы.
– Ох, горюшко-горе, – вздохнула Агафья. – А я, пока тебя не было, ужо сходила кур покормила: в Сретенье корми кур овсом – весной и летом будешь с яйцом.
– Да, правда, яйца нам не помешают, – порадовалась Катерина перемене разговора. – Хорошо хоть, не голодаем, все свое есть. Слава Богу за все. А как представлю, как в городах народ бедует, так сердце и занимается. А мы сыты и в тепле.
– Вон и весна будет поздняя – холодно и метет с утра. Как бы люди не померзли. В Твери, говорят, дров не хватает, – рассуждала Агафья.
Наташа подхватила:
Жавороночки,
Прилетите к нам,
Красну вёснушку
Принесите нам.
Жавороночки, прилетите,
Красну вёсну принесите,
Нам зима-то надоела,
И весь хлеб у нас поела,
И дрова все пожгла,
И солому всю пожгла,
Молоко все унесла.
Катерина молчала. Давно думала, не отправить ли пару подвод с дровами в Тверь, в госпиталь.
– А где Ермолай? Надо бы дорожки почистить, как ветер успокоится, – спохватилась Катерина.
– Опять пошел на почту, собака, – газету слушать. Говорят, в Петрограде бастуют из-за дороговизны. И в Твери тож. Вот уж ни одной новой газеты не пропустит. А потом стоит там, и шебуршит, и шебуршит с такими же, как он, балаболами.
Крестьяне, когда-то равнодушные к политике, с начала войны не пропускали ни одной газеты или листовки, появившейся в селе. Новости будоражили Берново.
– Один пошел?
– Почему ж один? С Кланей! Эх, кабы не дети, сказала бы… – потрясла кулаком Агафья.
Вдруг послышался шум в передней – кто-то вошел. По полу дробно застучала палка вперемешку с неровными шагами.
Агафья испугалась:
– Ой, чужой кто-то!
Наташа закричала:
– Папа! Папа! – И бросилась к двери.
И действительно, вошел Николай.
– Ну з-здравствуйте…
– Господи бласлави, хозяин вернулся! – перекрестилась Агафья.
Катерина, не отряхивая мучных рук, опрометью бросилась к Николаю и прижалась к его груди. Николай, радостно улыбаясь, обнимал ее, Наташу, целовал их макушки, щеки.
Катерина, опомнившись, освободилась из его объятий. Сердце сжалось. Ее поразило, как сильно изменился Николай: он стоял в заснеженной шинели, беспомощно опираясь на палку, на лбу выступил пот. Заметно, что даже те немногие шаги от повозки до кухни дались ему с большим трудом. Он сильно похудел, кожа на лице и руках была обветренной и покрасневшей, а губы – потрескавшимися и воспаленными.
– В-вот я и дома, родные мои. Р-рады ли вы мне? Н-не ожидали? – Николай обнимал Наташу и манил оробевшего Никиту: ну иди, иди же ко мне.
Но мальчик, забывший за это время отца, испугался его и жался к Катерине. Катерина в нерешительности отряхивала дрожащие руки от муки, не в силах что-либо сказать. Маленький Саша, почувствовав всеобщее волнение, вцепился в материнскую юбку и начал всхлипывать.
– Папа, папа, а я твою книгу про Робинзона Крузо, что ты мне оставил, всю-всю прочла, – радостно доложила Наташа, – сама.
Привыкшая заниматься только собой и своими забавами, девочка словно не чувствовала, сколько времени прошло с тех пор, как она не видела отца, и не замечала, что с ним что-то не так.
– Ты же умница у меня, – похвалил ее Николай.
– Надо же, как вышло: на Сретенье и встретились. Ай да подгадал, Николай Иваныч! – радовалась Агафья.
– Николай… живой… – смогла наконец сказать Катерина и заплакала.
Тут же раздался рев Саши и Никиты, которые, глядя на плачущую Катерину, решили, что случилось что-то плохое и страшное.
