– Николай Иванович, что за пораженческие настроения?
– Ох, и наслушался я в г-госпитале этих настроений! Устал народ воевать. Б-братаются на фронте с немцами – ну, это вы слыхали уж, наверное?
Петр Петрович согласно пожал плечами.
– Но самое х-худшее, – продолжал Николай, – что не их, а нас, офицеров, своими врагами считать стали. Пускают с-слухи, что Милюков доказал, что царица и Штюрмер п-предают Россию императору Вильгельму. И что все русские с немецкой фамилией – п-поголовно шпионы. Это я вам как русский дворянин Вольф говорю. Только чудом меня там не пристрелили, только чудом.
– Дай Бог, наладится все, Николай Иванович.
В дверь постучала Катерина.
– Можно? Вы мне объясните, Петр Петрович, что и как…
– Ничего не нужно, – сказал Николай, – я сам.
– Николай Иванович, рук в лазарете не хватает. Сами вы не справитесь, а послать мне вам некого, не обессудьте, – возразил врач.
– Скажите, что нужно, Петр Петрович, я все сделаю. – Катерина послушно встала рядом с врачом, ожидая его указаний.
– Речь, я думаю, восстановится. Это последствие контузии – тут нужен покой. А теперь, Николай Иванович, извольте снять штаны – нужно осмотреть рану, – сказал Петр Петрович.
Николай нерешительно замер, переводя взгляд с Петра Петровича на Катерину.
– Голубушка, вы пока выйдите, – подсказал Петр Петрович.
– Да, конечно, – покрасневшая Катерина выпорхнула за дверь.
– Николай Иванович, не тушуйтесь, давайте-ка как врач с пациентом. – Так-с, давайте-ка посмотрим. – Петр Петрович осмотрел и ощупал рубцы Николая, прощупал застрявшие осколки. – Понятно – одевайтесь. – Голубушка Катерина Федоровна, войдите!
Катерина показалась в дверях кабинета.
– Собственно, никаких перевязок Николаю Ивановичу не требуется. Уход за нашим выздоравливающим будет заключаться в усиленном питании и отдыхе на свежем воздухе. Я ему назначу успокоительное – бром и валериану, чтобы лучше спал. А если будут боли – пришлите Ермолая, назначу морфин.
Катерину переполнила жалость к Николаю. И жалость эта, благодарно отметила она про себя, ничего общего не имела со страстью, которая поглощала ее два года назад.
Николай тем временем внимательно рассматривал Катерину. За это время плечи ее стали шире, потеряли девичью хрупкость и угловатость, грудь налилась, бедра округлились. В ней стало больше женского, материнского. За время войны ее руки покраснели и огрубели от тяжелой работы. И в то же время она стала увереннее в себе, спокойнее. Он не увидел былого смятения в ее глазах. «Неужели все ушло, ничего не чувствует ко мне?» – подумал он почти равнодушно. «Конечно: хромой заика, вот в кого я превратился!»
Николай понял, что чувства к Катерине, которые жили в нем на фронте, основываясь лишь на прошлых воспоминаниях, никуда не делись. Более того, страдания, которые им обоим пришлось претерпеть во время войны, высветили самое главное, упростив, освободив его от мишуры условностей.
На следующее утро Катерина принесла завтрак в спальню Николаю. Со вчерашнего дня здесь было вытоплено, но сквозь уютный аромат печки все еще пробивался затхлый запах сырости, бывающий в давно не топленных домах.
– Говорят, скоро войне конец: Америка предложила выступить посредницей к началу мирных переговоров, – доложила Катерина. – Вчера Ермолай газету слушал – там так написано.
– Хорошо, если т-так, – согласился Николай. – Но как раньше уже все равно не будет.
– Да, многие погибли на войне. Ваш брат, мой… Ах, сколько солдат не вернется домой! – Катерина подумала об Александре. Жив ли он сейчас? В тепле ли? Почему же нет вестей?
– Это т-так, скорблю о них, но я не об этом. В госпитале, в поезде, возвращаясь сюда, слышал, что говорят с-солдаты. Не хотят больше воевать, ненавидят своих офицеров, да что там офицеров – самого ц-царя…
– Солдатки говорят, что будто бы есть предсказание, что война летом закончится, все мужики домой рвутся.
– Эх, Катерина, вернутся они д-домой, да с оружием. И к-конец нам всем настанет. Только и мечтают, я слышал, «как бы у помещичка хлебца поотбить», или вот песню в госпитале услышал: «За горой, за горкой б-баринок гуляет, а я ножик заточил, он того не знает».
– Да как же? – Катерина в ужасе села на край кровати.
– А вот так. И у населения-то все оружие п-позабирали, я слышал.
– Может, у кого и забрали, а как прошлой осенью пришел приказ от Бюнтинга сдать оружие, я ваше все на чердаке спрятала. Не мое оно – не имела права распоряжаться, пока вас нет, – быстро вполголоса проговорила Катерина.
– П-правда? – присвистнул Николай. – Ты нарушила приказ губернатора? Я недооценивал тебя, пожалуй.
– Не мое, – повторила Катерина.
– Р-решено! – прервал ее Николай. – Научу тебя стрелять!
– Что вы, Николай Иванович! Зачем это мне? Не бабье это дело – стрелять. Чего ж это вы удумали?
– Глупая ты! Есть в-возможность – учись! Пригодиться может, – глаза его загорелись, – п-помяни мое слово!
– Война скоро закончится. Или вы думаете, что баб под ружье поставят? Что немец сюда придет, в Берново?
Николай молчал.
– Страшные вещи вы говорите, Николай Иванович. Но ведь вы теперь здесь, не дадите нас в обиду?
– Запомни: каждый из нас сам несет свой крест, мы все одиноки. Хорошо, если кто-то рядом, помогает, но чаще всего мы сами должны с-справляться, должны быть готовы ко всему.
– А семья как же?
– С-семья облегчает жизнь, если повезет. Но ты должна и сама уметь постоять за себя и за них. Поэтому и умение стрелять может пригодиться.
– Хорошо. Я согласна, – серьезно сказала Катерина.
– Ты вот что, принеси мне воды – побриться с-страсть как хочу. И знаешь что – одеколон мой остался?
– Да, я все сберегла, – улыбнулась Катерина.
Через минуту она вернулась со всеми принадлежностями и теплой водой. Николай стал бриться. Катерина стояла и смотрела, как он тщательно взбивает помазком пахучее мыло, как покрывает душистым белым облаком свое обветренное, с отросшей болезненной щетиной лицо, как соскабливает белизну бритвой, опуская ее в сероватую от мыла воду. Точно так же она любила смотреть, как брился Александр. Сколько времени прошло с тех пор… И происходило ли это на самом деле? Как же мало они были женаты! А сейчас уже два с половиной года, как мужа нет. Их мальчик без отца сделал свои первые шаги, без отца сказал первое слово, фотографию называет папой. Сознание Катерины помутилось. На секунду ей показалось, что перед ней сидит Александр. Или нет? Ее муж – Николай? И никакого Александра никогда не было? Она почувствовала, как эта болезнь, наваждение снова возвращаются к ней. Захотелось прикоснуться к Николаю, прижаться к нему, снова ощутить себя в безопасности.
