На хуторе теперь вместо трех лошадей, шести коров, двадцати овец и пяти свиней, которых купили летом 1917 года, оставалось только две лошади, две коровы да две свиньи – всех тварей по паре. Все лето Катерина, Александр и Агафья работали от зари до зари, чтобы собрать урожай и заготовить сено впрок. Беременная Катерина трудилась наравне с остальными, не жалея себя: потерять еще не родившегося ребенка казалось не таким страшным, как если бы от голода умерли сыновья.
Коля через год после рождения вдруг заболел животом. Лечил Петр Петрович, держал при себе в больнице, кормил неизвестно откуда и какими силами добытым рисовым отваром, но ничего не помогало. Петр Петрович сказал готовиться к худшему и отдал слабенького Колю домой, умирать. Катерина плакала и все время держала сына на руках, качала, обнимала – не могла смириться с тем, что Коля умирает. В это время кто-то угостил Сандаловых куском сала, которое, уже никого не радуя, белело на мрачном пустом столе. «Сюда, на этот стол, скоро положат моего сына», – горестно думала Катерина. Мальчик вдруг потянулся к салу, но Катерина не дала: «Что ты, Коля, нельзя тебе!», но Александр устало махнул: «Дай, все равно умрет». Коля схватил кусочек сала в кулачок и стал жадно сосать. Отрезали еще, дали – и мальчик отжил. Но вследствие болезни и частого недоедания ножки у него были кривыми, а зубы росли гнилые и неровные. Катерина жалела Колю, недостатки которого сильно выделялись в сравнении с красивым Сашей, но утешала себя: не в этом счастье.
Тихо постучали в окно. «Свои», – вздохнула с облегчением Катерина. Не продотряд и не красные за дезертирами – такие в окно не стучат, а сразу в дверь что есть силы колотят.
И действительно – сквозь запотевшее стекло Катерина узнала Глашку.
«Что-то случилось, – думала Катерина, пока с керосиновой лампой в руках шла открывать двери, – наверняка Митрий опять отколошматил!» Глашка, которая жила теперь близко, в Бернове, где Митрий заново отстроил себе дом, уже как-то прибегала к ней, спасаясь от пьяных побоев мужа. Повозившись с крюками и засовами, Катерина наконец отперла тяжелую деревянную дверь. На пороге, припорошенная снегом, стояла заплаканная Глашка. В тусклом мерцающем свете лампы Катерина увидела, что за спиной у сестры, сверля хищными глазами, затаился Митрий со спящей Фросей на руках. Впился масленым взглядом в отяжелевшую грудь Катерины, которую она, опомнившись, тут же поспешила прикрыть платком. При виде Митрия страх обуял Катерину, не могла выдавить ни слова.
– Катька, спрячь нас! – взмолилась Глашка.
– Что ты? От кого?
На шум вышел Александр. Увидев Митрия, хотел оттолкнуть Глашку и захлопнуть дверь, но Катерина не дала.
– Митрушу ищут какие-то по селу, еле ноги унесли, – лепетала Глашка, пока Митрий с вызовом смотрел на Катерину и Александра. В его взгляде не было ни тени страха.
– Пусть сам свои дела решает, – сплюнул с крыльца Александр.
– Бабу с дитем хоть пусти – на сносях она, – буркнул Митрий, – а то мне не с руки с ней бегать. Все через нее сгинем.
– Ай, Катька! Убьют они его! Детей сиротинками оставят! А кто ж их напоит и накормит?! – заголосила Глашка.
Фрося от крика проснулась и заплакала. Митрий стал ласково утешать ее, щекотать: «Доча моя…» Катерина подхватила девочку, прижала к себе и успокоила, всем видом показывая Глаше, что возьмет Фросю, что бы ни решил Александр.
– Сестру пущу, а тебя – нет, сам выпутывайся! – отрубил Александр.
– Про другое и не просил, – вальяжно бросил Митрий и собрался уходить.
Глашка заверещала, повиснув на муже:
– Ах, родненький ты мой! А на кого ж ты нас покидаешь?
– А ну, заткнись! Что ты как по покойнику голосишь?! – Митрий раздраженно стряхнул жену.
Глашка, обливаясь слезами, прошептала, упав на колени перед Александром:
– Жить без него не смогу, удавлюсь, вот те крест!
Катерина дотронулась до рукава мужа, но он стоял не шевелясь и равнодушно курил, глядя вслед уходящему Митрию.
Вдруг со стороны дороги послышалось лошадиное ржание. Глашка растерянно поднялась с колен. Не могла решить, в какую сторону бежать: к дочери или к мужу. Митрий обернулся и стал выжидающе смотреть на Александра. Оба понимали: те, что пришли за Митрием, не будут разбираться в их отношениях, принимал Александр Митрия у себя или нет, и порешат всех скопом.
Александр махнул:
– Возвращайся – черт с тобой!
Когда Митрий с насмешливым видом не спеша подошел, Александр процедил:
– Только на одну ночь. На чердаке посидишь. А завтра чтобы не было и духу!
Митрий злобно усмехнулся:
– Ну, хозяин, никогда не забуду гостеприимство твое!
Катерина унесла спящую девочку в дом:
– Пусть в тепле спит – со своими положу. Кто знает, сколько у меня детей?
Всадники приближались. Залаяла собака. Доносилось, как люди спешились у калитки и, не особо скрываясь, переговаривались, пока привязывали лошадей.
Александр быстро повел беглецов на чердак – тайный узкий лаз со стороны леса, который не был виден из дома. Он специально сделал себе это убежище, чтобы скрываться, если его соберутся мобилизовать в Красную Армию. Пускать сюда Митрия было риском, но другого выхода сейчас не придумал.
Едва Александр успел вернуться в дом через двор, как в переднюю дверь постучали. Агафья, которая слышала разговор на крыльце, вздыхала и бубнила: «У самих детей трое…», «в Дмитрово к матери своей бежал бы, что ль, собака…». Александр пошел открывать дверь.
В дом, грохоча запорошенными сапогами по коридору, вошли четыре красноармейца с винтовками. Огляделись. Следом за ними в проеме появился невысокий коренастый мужчина в красноармейской форме, при погонах и с медалями на шинели:
– Бог в помощь! Барон фон Киш.
– Александр Сандалов, а это жена моя и родственница ее. – Александр показал на женщин.
Красноармейцы тем временем беспардонно шарили по комнатам, заглядывали под кровати. Такое уже случалось, но Катерина все равно еле сдерживалась, чтобы не броситься на них.
– Больше никого?
– Нет, – поспешно ответила Катерина. – Только дети спят. Кто вы такие?
– Ты накрой на стол, хозяйка, накорми путников, – сказал барон, не обращая внимания на вопрос. Он подал какой-то знак, и двое красноармейцев вышли во двор, стали искать там.
– Никого, – доложил один из них, вернувшись.
– Ступайте на караул, – приказал фон Киш, и те двое вышли на крыльцо.
Катерина принесла солений и немного хлеба, испеченного из муки и опилок. Весь прошлый год не было соли – не поставляли в губернию. Не могли заквасить капусту, посолить овощи. К счастью, сейчас соль появилась, но менять ее приходилось на не менее драгоценный хлеб.
