Накануне Рождества на хутор заглянула Вера: она каждый год вместе с детьми Сандаловых мастерила красивые игрушки и помогала украшать елку – такая у них завелась традиция. После революции и отъезда Вольфов Катерина с Верой сдружились: обе с трудом привыкали к новой действительности. Вере было трудно и непривычно самой вести хозяйство, экономить каждую горсть зерна и щепотку муки, она не умела печь хлеб с лебедой и с опилками, доить корову – всему этому ее научила Катерина. Катерина тоже радовалась встречам с образованной Верой: ей, постоянно занятой хозяйством и заботами о детях, не хватало душевных разговоров о чем-то отвлеченном, не только об урожае, голоде и продразверстке.
Саша и Коля с нетерпением ждали Веру: часто бывая в Старице, она приносила городские гостинцы, несмотря на голодное время. Вот и сейчас пришла не с пустыми руками – подарила ароматные медовые пряники. Катерина усмехнулась: Саша будет экономить, есть по крошечке, а Коля тут же слопает пряник целиком, а потом будет клянчить у брата.
Сели мастерить елочные игрушки: Вера достала где-то скорлупок грецких орехов – две половинки соединяли вместе клеем и раскрашивали оставшейся с былых времен, чудом уцелевшей золоченой краской. В старые обертки от конфет (сейчас уже никто не мог вспомнить их вкуса, а Коле так и вовсе вспоминать было нечего – не застал), которые хранились по многу лет, заворачивали хлебный мякиш и вешали на елку вместе с бумажными гирляндами, поблекшими снежинками и фонариками, сохранившимися с прошлых праздников.
Закончив наконец наряжать, нетерпеливые ребята стали радостно, с воплями, скакать вокруг пахнущей лесом и морозом елки и забавляться с новыми игрушками, думая лишь о том, как бы незаметно схватить конфетку и съесть хлебный мякиш из нее. Но вот незадача: куда деть обертку? Выбросить нельзя – еще пригодится для следующего года. А спрятать – мать найдет и отругает.
Катерина покормила грудью Глашу и бережно передала девочку Агафье.
Притворив двери, наконец сели пить чай. Настоящего уже давно не найти, поэтому заваривали настои трав и шиповник. Привычку каждый год заготавливать травы на Иванов день передала еще бабка Марфа, а Петр Петрович научил, что шиповник необходим детям, ведь в нем содержится необходимый и неведомый Катерине витамин С.
– А у меня новость! – заговорщицки подмигнула Вера.
У них с Петром Петровичем все еще не было детей, и Катерина подумала, что эта радостная весть связана с будущим ребенком.
– В больнице я как сестра милосердия больше не нужна – война закончилась, медсестер хватает, поэтому Петр Петрович справится и без меня. – Вера замолчала, сделав паузу: – Так вот я без дела не останусь: буду преподавать на ликпункте.
Встретив недоуменный взгляд Катерины, добавила:
– В школе ликвидации неграмотности! Слышала про такие?
– Нет…
Вера мечтательно затянулась, наслаждаясь сигаретой, и стала терпеливо объяснять:
– Видишь ли, с этого года Совнарком образовал Всероссийскую чрезвычайную комиссию по ликвидации безграмотности, чтобы бороться с темнотой.
– То есть для взрослых, что ли?
– Именно! Я об этом и пытаюсь тебе сказать. Чтение, письмо, счет…
– А работать-то когда?
– Днем работать, как работали, а учиться по вечерам, всего семь месяцев, два-три дня в неделю – и человек выходит грамотный и сознательный, – рассмеялась Вера, вдохновленная новой идеей просвещения. – Кому, как не мне, ликвидировать безграмотность в массах?
– Так ты уезжаешь?
– Куда уезжаю?
– В Старицу, в школу эту.
– Да нет же, я об этом и толкую – в Бернове школа будет! Понимаешь?
Катерина задумалась. Николай научил ее читать и писать печатными буквами, еще немного считать – этого оказалось достаточно, чтобы вести дела в усадьбе и писать письма. Со временем Катерина научилась разбирать и написанное от руки, но это не давало возможности читать настоящие, большие книги Александра. Раньше, до войны, муж много читал вслух. Но после того как вернулся с войны и отдалился, перестал. Предпочитал одиночество и тишину. Только детям читал иногда, и то редко, да еще так, чтобы Катерина не слышала, будто нарочно. В свободную минуту, которая изредка выдавалась у него, уходил с книгой в другую комнату, прикрывал дверь и просил не мешать. Когда Катерина, взяв очередную книгу в руки и прочитав название, спрашивала, о чем она, Александр отмахивался: «Все равно не поймешь». «Считает меня темной крестьянской бабой, – с горечью думала Катерина. – А ведь я такая и есть. Так мне и надо – нечего было за образованного из купцов выходить. Я всегда была, да так и осталась недостойной». Мысль о том, что она наконец сможет учиться, как всегда мечтала, что это, как знать, изменит жизнь к лучшему, обожгла Катерину, но в то же время молнией промелькнуло опасение: «Нет, не пустит меня муж. Ему хорошо, когда я такая…»
– Поздравляю тебя, Вера, – вслух сказала Катерина.
– Спасибо, милая моя, но я надеюсь, что ты станешь моей первой ученицей.
– Что ты, Вера, Глашу не на кого оставлять, – стала отказываться Катерина.
– Агафья-то на что? Всего-то два-три вечера, а то и один.
– Александр через лес никогда не позволит ходить. Зима, волки, ты же знаешь, что он никогда не отпускает по вечерам.
– Ну и ничего, значит, будет на санях тебя возить, это же близко! – У Веры на все был готов ответ.
– Что ты! – замахала руками Катерина. – Я и не смогу его просить об этом: все равно откажется, а то еще и рассердится!
– Ну, голубушка, это я беру на себя, уж мне, члену Лиги равноправия женщин, он точно не откажет. А нет – так и Петр Петрович вмешается! – Вера была уверена в своей силе убеждения. Знала, что Александр уважает ее и не захочет отказывать. Ей претила сама мысль, что муж может запрещать жене учиться.
– Господи помилуй, Вера! – взмолилась Катерина. – Не пустит он меня, ни за что не пустит. Зачем лишний раз в гнев вгонять…
Вера решила перестать давить и зайти с другой стороны:
– Понимаешь, ты нужна мне: ведь у всех баб такая же беда – мужья не пускают. Они боятся слово поперек сказать, чтобы битыми не ходить. А тут ликбез. Я все понимаю. Так вот, если ты пойдешь, то и другие за тобой пойдут, особенно солдатки.
Катерина молчала.
– Так я поговорю с Александром Александровичем? Как будто это полностью моя идея? И что я прошу тебя сама?
– Не знаю, милая Вера! Дай время подумать. И с мужем я сама поговорю. – Катерина жалела, что выдала свой страх, и сейчас стыдилась перед подругой.
Вечером вернулся Александр, но Катерина так и не смогла рассказать про школу грамотности и про желание там учиться. Всю ночь не спалось. Катерина вспоминала о своей решительности во время войны, о том, как уговорила солдаток пойти работать в усадьбу, как ездила в Старицу договариваться о пленных солдатах, как сама вела хозяйство. И что же теперь? Как так получилось, что она стала бояться своего мужа? Не решается попросить то, на что имеет право? Что случилось с ней?
