Сейчас, находясь в этом сыром, неприветливом, загаженном мухами и мышами доме, Катерина почувствовала в себе силу, словно она прежняя, та, которая возникла в ней во время войны, вернулась.
В дальнем углу кухни была дверь, ведущая, как догадалась Катерина по следам навоза возле нее, во двор. Катерина зажгла керосиновую лампу, забытую кем-то на обеденном столе, и толкнула дверь. Она оказалась на возвышении, где хранился хозяйский инвентарь – ступа, ведра, корыта, квашни. Здесь же, в самом конце помоста, пряталась узенькая, обклеенная газетами, дверца в туалет. Катерина спустилась на несколько ступенек на земляной пол и осмотрела двор, разделенный на несколько загонов: для кур, овец, свиней, лошадей и, наконец, для коров; в дальней части двора располагались ворота, чтобы выводить скот, а также окошко, чтобы выбрасывать навоз. Была и еще одна дверь на улицу – выносить инвентарь, – здесь дожидалась весны борона. В этом доме жил грамотный, деловитый хозяин: спасибо тебе, где бы ты ни был…
Закончив осмотр двора, Катерина, исполненная решимости, вернулась в дом, за работу. Александр, который, дай Бог, должен был пригнать оставшийся скот, еще не приехал, а Коля, оставленный всеми, забавлялся тем, что пальчиками давил о стекло просыпающихся зимних мух. К мышатам вернулась их черная хвостатая мать, но, увидев Катерину, юркнула в дыру в стене. Катерина брезгливо подцепила гнездо совком и вынесла мышат во двор и пристроила их в курином гнезде: «Глядишь, не замерзнете здесь – сегодня, даст Бог, придет корова, лошади – согреют вам тут».
В печи уютно трещали дрова. Катерине показалось, что здесь уже не так холодно и противно. Подумала, что, может быть, они еще смогут стать счастливыми в этом доме, как не получилось там, на хуторе?
Агафью, вернее то, что осталось от нее на пепелище, похоронили рядом с тифозными. Отпевал ее отец Ефрем.
«Из-за меня Агаша погибла, я виновата, – корила себя Катерина. – И они тоже, безвинные, из-за меня пострадали», – плакала она над могилой, куда погребли Глашку с дочерью. Ведь если бы Катерина не мечтала о большем, согласилась тогда выйти за Митрия, ничего бы не случилось, все они остались бы в живых.
«Господи, накажи меня, но только не детей моих!» – думала Катерина по дороге домой. Мрачный Александр стремительно шагал с кладбища, молча, нахмурившись, словно убегая, не желая больше оставаться с мертвыми. После потери дома ходил насупленный и ни с кем не разговаривал. Это тяготило Катерину, но она не знала, что сказать, как подступиться к мужу и стоит ли это делать. Горе опустошило ее. Катерина чувствовала усталость и безразличие – не могла больше поддерживать видимость благополучия, притворяться.
На следующий день после похорон Сандаловы отправились к самому зажиточному крестьянину Бернова – Пантелеймону – обменять обручальные кольца и золотые часы, которые достались Александру от отца и уцелели, на сено и зерно. Семья у Пантелеймона была большая, много сыновей, которых он по скупости своей не отделял. За счет этого удавалось держать много земли и справляться с продразверсткой.
С Пантелеймоном отношения не сложились еще со времен, когда Александр был управляющим у Вольфа. Пантелеймон считал себя независимым, на барина ни он, ни его сыновья работать не нанимались, но норовили взять, что плохо лежало: в барский лес как будто ненароком заехать, дичь пострелять, кусок луга скосить, а потом сказать, что бес попутал. Много Александр с ним разговоров имел, и вот теперь от этого хитрого мужика зависело, не погибнут ли Сандаловы с голоду. Александр знал, что Пантелеймон заартачится, поэтому взял с собой Катерину – плакать.
По дороге наконец заговорил:
– Все потерял: дом, землю – теперь ее наверняка растащит община – все, ради чего стоило жить! Все, что имело для меня смысл. А что теперь? Чужой дом, и то даже не весь. Сколько скота погибло!
– И Агафья тоже, – напомнила Катерина. – И нам с этим жить, она погибла из-за нас.
– Она погибла из-за твоей глупости! – вскипел Александр. – И из-за твоей дуры-сестры! И я тоже болван – не надо было прятать этого мерзавца от банды, сразу выдать его – и дело с концом. А я сестру твою пожалел. И чем теперь обернулась моя жалость? Все ты! И-и-ых!
Катерина молчала. Муж был прав, из-за нее потерял мечту – жить своим трудом на своей земле. Что тут скажешь? Но почему-то все равно от этих слов было обидно. Катерина скорбно брела за Александром, в чужих стоптанных валенках не по размеру, накинув надорванный тулуп с чужого плеча.
Вспомнила о кольце, которое ей подарил Николай. Всегда носила его в маленькой ладанке на шее. Сказать Александру? Поверит ли? Ведь справедливо, если после всего муж сбережет золотые часы, которые дороги ему, а она отдаст то последнее, что осталось.
Пришли к Пантелеймону. Тот долго, со смаком, отпирался:
– Ничего нам не надо, никакого золота. Своего хватает.
Потом не выдержал и добавил:
– Вот видишь, как судьба-то повернулась, управляющий. То я к тебе ходил, пощадить просил, а тут и ты ко мне заявился – чуть не на коленях стоишь.
Александр молчал. Катерина видела, что, внешне спокойный, в душе он кипит. И будь его воля, давно бы послал Пантелеймона куда подальше и не позволил бы себя унижать.
– Я слышала, сын твой скоро женится, – вмешалась Катерина, – пригодятся кольца-то. Такого золота сейчас нигде не найдешь. А сена и зерна у тебя навалом. Уступи, Пантелеймон!
Грузный Пантелеймон засопел. Он, конечно, хотел эти кольца, но не подавал виду и не мог упустить возможности поквитаться с Александром.
– Это всего лишь кольца, – сказал Александр, когда Катерина сняла и протянула ему свое обручальное кольцо. – Они ничего не значат.
Катерина поймала себя на чувстве, что обручального кольца ей действительно не жалко. Она вспомнила венчание, как больно впилась ей в голову корона. Не сулила она легкой жизни с Александром. Как и гадание на святки – всю правду ей тогда нагадали. Вспомнила она и глаза Николая, когда тот приехал дружкой «выкупать» ее во время свадьбы. Вспомнились и его слова, когда дарил кольцо: «В жизни каждого из нас бывают трудные минуты, и у тебя они будут. Грядут тяжелые времена для всех нас – я точно знаю. Это кольцо может однажды спасти чью-то жизнь, твою или кого-то близкого тебе».
– Так что ж часы? – Пантелеймон не мог больше скрывать своего нетерпения. От природы скупой, он никогда бы не купил себе такие часы за деньги. А сейчас они ему доставались за бесценок: золотые, швейцарские.
Увидев, как Александр кладет свои часы на прилавок, задержав свою руку, словно прощаясь, Катерина решила отдать кольцо. В тот момент, когда она потянулась за ладанкой, Александр сказал:
– Ну что же, не будет больше золотых часов – отец других взамен не пошлет. С другой стороны, на что я рассчитывал, когда женился на тебе?
Боль прожгла ее и так онемевшее, застывшее от горя сердце. Катерина почувствовала, как оно затрепыхалось: тук-тук, тук-тук. Странно, неужели ей все еще может быть больно? Александр вот так, вскользь, снова напомнил, что она всегда была недостойной. И Катерина отдернула руку от ладанки с кольцом: «Ничего, еще пригодится для чего-то важного, ведь со мной мои дети, я нужна им».
