Она долго сомневалась, но все же пошла на занятия в школу грамоты и сразу же стала лучшей ученицей. Очень скоро смогла читать по ночам книги, которые давала Вера – Пушкина, Толстого, Тургенева. Целый мир открывался ей, и спустя долгое время Катерина наконец почувствовала, что ее отпускает, что она снова может радоваться даже мелочам. Но каждый вечер перед сном вспоминала людей, которых любила и которых потеряла: бабку Марфу, Федора, Тимофея, Глашку, Фросю, Агафью и Николая. Когда ей становилось тяжело и не хватало сил, она, как молитву, повторяла имена: Марфа, Федор, Тимофей, Глаша, Фрося, Агафья, Николай, Марфа, Федор, Тимофей, Глаша, Фрося, Агафья, Николай… Имена потерянных дорогих людей давали ей силы жить дальше.
Глава 7
В 1937 году Пасха была поздняя, 2 мая. Никто не праздновал, не красил яиц, не пек куличей, но вся деревня откуда-то знала: Пасха пришла. Казалось, что и природу кто-то оповестил: ветер переменился на южный, птицы защебетали будто бы по-другому, стройно и торжественно. Домочадцы шепотом христосовались, а Катерина вполголоса напевала: «Христос воскресе из мертвых, смертью смерть поправ…»
На следующий день предстояло обойти корову, которая отелилась накануне Вербного воскресенья. Утром Катерина поспешила в хлев. Прихватила пустую подойницу, прикрепив на дно пахнущий медом зажженный огарок, – так учила бабка Марфа. Никто не должен был видеть ее. Катерина плотно прикрыла за собой дверь, сбитую из добротных толстых досок, заслонила пуком сена оконце и встала напротив покорно жующей коровы. Взяв в руки огарок, начала по памяти читать: «Богородице, Дево, радуйся…». Осторожно, чтобы не испугать животное, Катерина поочередно прижгла шерсть на звездчатом лбу коровы, в обоих мохнатых ушах, на правом боку, на костистом крестце и на левом боку. Слабый дурманящий запах жженой шерсти на мгновение перебил теплый уютный аромат коровы и благоухание сухого сена, смешался с ними и растворился в хлеву. Обойдя корову три раза, Катерина снова прикрепила огарок ко дну подойницы и принялась доить, заботливо обтерев чистой тряпицей бархатное розовое вымя. Кормилица. Корову теперь разрешалось держать только одну, лошадь уже давно сдали в колхоз. И вот звонкие молочные струи окатили и с шипением затушили огонек.
Вернувшись в дом, Катерина аккуратно, стараясь не пролить ни капли, процедила пенистое теплое молоко. Больше недели корову не доила, сегодня Саша встанет, а на столе кувшин, накрытый полотенцем. Катерина улыбнулась. Огарок обсушила передником, снова затеплила и воткнула в пустующий красный угол.
Церковь закрыли еще в конце 20-х: по Бернову шныряла бригада, врывалась в дома и забирала иконы. Навсегда. Катерине чудом удалось схоронить в подполе и тем самым уберечь венчальные и несколько родовых, которые привез в Берново Александр. И теперь, по праздникам, чтобы помолиться на иконы, Катерина тихонько спускалась в подпол, вытаскивала из стены только ей известный щербатый камень и разворачивала сверток. Ну, здравствуйте, родные…
Уже больше десяти лет работала библиотекарем. Помогла Вера: жена уважаемого врача и учительница хлопотала в районе и добилась, чтобы взяли именно ее, Катерину.
Хлопнула дверь. Катерина вздрогнула. Сейчас, в разгар сева, колхозники появлялись редко, и то под вечер.
Вошел мужчина, очень высокий, плечистый, с темными, зачесанными назад волосами. Катерина сразу отметила, что приезжий, городской: синий бостоновый костюм, начищенные новые ботинки. «Наверное, начальство из района», – подумала Катерина. Незнакомец протянул руку:
– Здравствуйте! Сергей Константинович Розенберг, корреспондент «Московского комсомольца». Скажите, у вас есть свежие газеты?
– Здравствуйте. «Правда», «Труд», «Известия». И «Московский комсомолец» тоже. Есть и наши – «Социалистическое льноводство» и «Знамя ударника». Вам какую?
– А вы так себя и не назвали…
– Катерина Федоровна Сандалова. Что вам показать?
– А можно все посмотреть?
Катерина разложила последние газеты на столе в читальном зале, а попросту в одной из комнат избы, которую занимала библиотека.
– Я в командировку к вам. Пишу про вторую стахановскую весну, про сверхранний сев. Вы про это слышали?
– Раньше сеяли на Сидора, а то и позже. А почему раньше теперь сеять надо – не знаю.
– Ну как же – это льноводство на высоком агротехническом уровне. С тем, чтобы удвоить урожай: с одного гектара десять центнеров льноволокна.
– Старики говорили сеять, когда рябина зацветет, кукушка закукует. А в этом году весна поздняя, вон и на Федота метель была… Агрономы в Москве сидят, а природу не обманешь.
– Как интересно вы рассуждаете. Вы из этих мест?
– Да, здешняя я.
– А я из Москвы. Как раз где агрономы сидят. Бывали в Москве?
Катерина смутилась:
– Нет, что вы, никогда…
– Почему? Вы непременно должны поехать. Большой театр, Третьяковская галерея, Красная площадь.
– Да как-то и не думала никогда. Не до того было.
– Вот сейчас и поезжайте.
– Как? Вот так прямо взять и поехать?
– Э… да. Взять отпуск, собрать чемодан.
– У меня и чемодана никакого нет.
– Ну хорошо, не чемодан, а сумку какую-нибудь. Я не знаю.
– И что же я, приеду, и что там буду делать?
– Как что? Гулять, любоваться, зайдете в Третьяковскую галерею, в этом году выставляют Сурикова, Крамского. Знаете, какая Москва красивая? Приезжайте непременно!
– Даже не думала никогда вот так взять и поехать. То нужда, то дети малые.
– А что же сейчас, взрослые дети ваши?
– Взрослые. Саша медицинский в Москве закончил, но я так ни разу и не приезжала к нему туда. Дети меньшие, корова. Муж ездил. А сейчас сын здесь, в Бернове, врачом работает. Не захотел в Москве оставаться, как я его уж просила.
– Зато повезло с врачом деревне.
– Наш предыдущий врач, Петр Петрович Сергеев, очень хороший был. Куда-то уехали с женой отсюда. – Катерина одна знала, что Петр Петрович с Верой уехали в Тверь, сменили фамилии, скрыли происхождение Веры. – Саша на него равняется. Петр Петрович за него в Москву ходатайствовал. Сам к экзаменам готовил, сам в Москву поступать возил. Коля у меня еще есть. Никоша мой… – Катерина на мгновение задумалась. – В армии сейчас. И Глаша. В Ржевском педтехникуме учится.
– А муж чем же занимается?
– В совхозе счетоводом работает. Вы надолго к нам?
– Сам не знаю. Может, на неделю, а может, и дольше. Не знаю. Потом еще куда-нибудь поеду. Я на одном месте не задерживаюсь.
– Так что же, дома не ждет вас никто?
– Нет, никто. Я не женат, и не был никогда.
– Как же так?
– Все как-то не пришлось. Ездил много. Туркменистан, Монголия, Маньчжурия. Ходил в кругосветку на ледоколе «Красин». Вы, может, слышали, как спасали челюскинцев? Вот я там был.
