«Хорошо, что мать не дожила до этих дней, – думала Катерина. – Куда бежать? Здесь же родное все, здесь дети народились. Я везде буду чужая, а дома и стены помогают». Ей вспомнились слова Веры: «Мы – основа всего. Как земля. Мы и есть земля». Катерина решила: «Нет, не тронусь с места. Останусь здесь».
В середине октября начались бои за Луковниково и Братково. Паника, как заразная болезнь, передавалась от двора к двору. Кричали, что нужно бросать дома и бежать, спасаться от немцев.
На рассвете прибежал Саша – получил приказ о срочной эвакуации госпиталя. Тяжелораненых, тех, кого нельзя было перевозить, приказали оставить в Бернове. Остальных уже погрузили в обозы и спешно начали отправлять в Млевичи.
– Мама, раненых очень много, завтра пришлю за вами машину, а сегодня собирайте вещи, готовьтесь, – сказал Саша и хотел уйти, но Катерина остановила:
– Куда мне ехать? Останусь здесь – Господь не даст погибнуть. А отца и Глашу забирай.
Саша остановился. Катерина видела, как растерян сын, как боится за нее. Страх разрушает, страх опасен. А ведь Саша должен сосредоточиться на своем деле. Катерина ласково заговорила:
– Ничего со мной не случится. Не беспокойся обо мне.
Кто-то позвал с улицы. Саша заторопился:
– И слушать не хочу. Ради меня, мама. Завтра на рассвете придет машина.
С улицы еще раз позвали. Саша бегом поднялся в мезонин попрощаться с отцом и через мгновение вернулся. Катерина ждала его, от бессилия опершись о стену.
– Саша! – Катерина не могла поверить, что вот сейчас он уйдет и она, возможно, больше не увидит его. Здесь же, на этом крыльце, она в последний раз попрощалась с Николаем.
Саша торопился:
– Мама, прошу – поезжай завтра. – Саша крепко обнял мать: – И не бойся за меня.
Катерина долго крестила сына вслед: «Постоянно боюсь за тебя, Саша. Ты еще не родился, а я уже боялась».
На следующий день в Бернове появились немцы. Предрассветную промозглую полумглу прорезал рокот мотоциклов. Низко в небе тройками пролетели самолеты со зловещими крестами. Катерина, услышав шум на улице, поняла: «Не успели». Она со страхом смотрела на дочь и невестку, которые, собрав вещи и ожидая машину из госпиталя, сидели обнявшись на лавке.
Вошел немец с автоматом в руках и спросил на ломаном русском, нет ли советских солдат, обыскал все комнаты, залез на чердак, в подвал и ушел, ничего не сказав. Солдаты, едва заняв деревню, сразу же стали хозяйничать. Жителей, толкая в спину автоматами, выгоняли на улицу, по дворам с улюлюканьем ловили кур, уток, гусей. Посреди деревни, на площади, где раньше стоял бюст Александра II, символ освобождения крестьян, предусмотрительно уничтоженный большевиками, развели костры и стали варить и жарить наспех ощипанную добычу.
Всех жителей заставили перебраться в бани, амбары, сараи. Кто-то к приходу немцев успел вырыть в огороде землянку и схоронился там, не дожидаясь, пока выгонят.
Сандаловы ушли в баню за ручей, оставив дом солдатам вермахта, которые во всех комнатах поставили привезенные с собой железные двухэтажные кровати.
Немецкий штаб разместился в бывшей усадьбе Вольфов, на холме, откуда хорошо просматривалась местность. Старые раскидистые липы в парке, заставшие Пушкина, срубили в первый же день, чтобы не мешали вести огонь, – немцы боялись контрнаступления Красной Армии.
Сразу же выбросили в овраг у Тьмы советских тяжелораненых, а на их место в госпиталь поместили своих. Очень скоро редкие стоны солдат в овраге утихли, живых не осталось.
В подвале усадьбы устроили пересыльный пункт военнопленных из лагеря во Ржеве. Пленных в одних гимнастёрках, босых, гоняли на работы: строить блиндажи, доты, дзоты, расчищать аэродром. Их держали впроголодь, многие превратились в живые скелеты, еле волочили ноги. Женщины стояли вдоль дороги, плакали и пытались накормить, но немцы стреляли в воздух, не разрешали подходить. Женщины все равно совали еду пленным в руки, оставляли съестное на дороге. Кто-то скрепя сердце отправлял детей – немцы их не трогали.
На второй день оккупации Митрий сам явился к немцам и предложил свои услуги. Немцы, услышав его историю, сразу же поняли, что вот он, тот, кто им нужен. В тот же день составили списки всех жителей и срочно созвали сход. Катерина, боясь за Глашу и Паню, заставила их одеться в неприглядную старушечью одежду, в рванье, и повязать платки – от беженцев из Белоруссии знала, что немцы часто издеваются над молодыми девушками, насилуют их и жестоко убивают.
Немцы поигрывали винтовками и посмеивались. Митрий важно вышел вперед и объявил себя старостой и главным начальником над всеми. Катерина, не теряя времени, как только стемнело, огородами пробралась к его избе и тихонько постучалась:
– Проси что хочешь, только пожалей.
Митрий, уже подвыпивший, в хорошем настроении, впустил ее:
– Вот как ты заговорила? Не-ет, ни ты, ни советская власть меня не пожалели, а теперь и мне вас жалеть нечего.
– Девок моих хоть не трогай.
– Ну-у, девок. Девки вон какие – самый цвет! Дорогого стоят!
Катерина схватила Митрия за огрубевшую жилистую руку:
– Заклинаю, не трогай их. А со мной – что хочешь делай.
Митрий грубо оттолкнул ее. Катерина оказалась на давно не метенном полу, среди соломы и шелухи. Митрий угрожающе навис над ней:
– А тебя я помучаю. Все жилы тебе выкручу, сука. Ты у меня страдать будешь, а я понаслаждаюсь. Могу быстро прикончить. Скажу, что ты с партизанами якшаешься, связистка ихняя. – Митрий задумался: – Но какой интерес? Застрелят тебя, и все. Пуф! – и конец. А я боль твою видеть хочу, упиваться ею. Погоди, я тебе покрепче муку придумаю – дай срок.
– Вот перстень старинный, с камнями… – Катерина дрожащей рукой вытащила из-за пазухи и протянула кольцо, которое на свадьбу подарил Николай.
Он сказал тогда: «В жизни каждого из нас бывают трудные минуты, и у тебя они будут. Грядут тяжелые времена для всех нас, я точно знаю. Это кольцо может однажды спасти чью-то жизнь, твою или кого-то близкого тебе». Она не хотела унижаться перед своим врагом, помнила и про сестру, и про Агафью. Понимала, что жалости от Митрия ждать не приходится, но вот дочь и невестка. Ради них одних она сейчас пришла и заговорила с ним.
Митрий подцепил кольцо скрюченным от работы грязным пальцем и с упоением заговорил:
– А девок твоих пока пожалею, коли так. Очень дочка твоя на мою женку-покойницу похожа. Видишь, какой я добрый?
Митрий попробовал кольцо на зуб, удовлетворенно кхэкнул и сунул украшение к керосинке, полюбоваться. Катерина в последний раз увидела, как вспыхнули грани бриллианта, пробежав огоньками по стене, обклеенной морщинистыми обоями.
Катерине хотелось кричать, проклинать Митрия за все, что он сделал, но она сдержалась ради Глаши и Пани. «Бог даст, а с ним Никола Святитель», – подумала она.
