– На всех ребят, кого призвали, через месяц похоронки, – сбивчиво говорил мальчик. – Вот меня призвали, так мать голосила, как по покойнику. Две недели обучали в двадцатом запасном полку – и сразу на Ржев.
– Дальше что? – устало спрашивал Коля.
– Иду я – поле. И сплошь трупы. Идти невозможно, чтобы на кого-то не наступить. Иду и слышу, как кости хрустят.
– Впечатлительный какой! Твой долг – Родину защищать! – рявкнул Коля.
Послышалось, как всхлипывает парень:
– Вижу, брат мой родной мертвый лежит… и я не смог… дальше пойти…
– Трус! – орал Коля. – Да тебя расстрелять! Расстрелять!
Катерина, слышавшая каждое слово, замерла. Знала, что если ворвется сейчас в кабинет и бросится сыну в ноги, то ничем парню не поможет, а Коля еще больше разъярится. Стала думать о Саше, о том, что его тоже могут послать на передовую. Выдержит ли он? Выдержал бы сам Коля, окажись на передовой, не сделал бы самострела?
– Один я у мамки остался, – продолжал плакать парень. Брата моего убили. Мамка с горя помрет.
«…и остави нам долги наша яко же и мы оставляем…» – молилась Катерина.
Коля, наоравшись, наконец смягчился:
– Ладно, в штрафбате искупишь. Увести! – скомандовал солдату, который стоял на посту.
Когда Катерина вошла в кабинет, Коля сидел, развалившись в кресле, оставшемся, очевидно, после немцев. На столе стоял немецкий граммофон.
– Что пришла? – со скукой спросил Коля.
– Мы с Глашей в лесу дезертиров встретили.
– Где и сколько? – тут же оживился Коля.
– Ходили под Москвино, ну знаешь, на наше место…
– Ну-ну.
– Вышли четверо, двое с винтовками, двое с лопатами, в солдатской форме, незнакомые.
– Ну, спасибо, мать, за наводку! Так, глядишь, и медаль скоро дадут. – Коля поднялся из кресла и стал подталкивать мать к двери.
– Хотела спросить тебя, Коля. Вот ты паренька в штрафбат отправил – значит, его опять под Ржев, да еще и без оружия?
– А что ты хотела? Чтобы я его домой к мамке на печку да на машине отвез?
– Его бы обучили как следует сначала, может, он и боя бы не так боялся. Мальчик же совсем. Вот ты бы не испугался?
– Мать, я младший лейтенант Красной Армии! Ты что тут несешь?
– Но ведь ты не воевал на передовой? И любой может испугаться, абсолютно любой! И ты, и Саша.
– Твой сосунок точно может, – отбрил ее Коля.
– За что ты его так ненавидишь? Ведь он никогда тебе ничего плохого не сделал? Ведь из-за тебя поближе к фронту перевелся!
– Да за то, что ты его так любишь! Ты всегда его превозносила: «Мой Саша то, мой Саша сё…» Сил нет терпеть ваши нежности! И отец то же самое: «Саша врач… Саша выше чином, чем ты…»
– Саша очень тяжело достался мне. Я думала, что потеряю его.
– Как и меня, насколько я помню.
– Но Глаша-то что тебе сделала?
– Да она просто блядь, – развел руками Коля. – Я давно знал про немецкого ублюдка: ко мне акушерка сразу прибежала и доложила, что Глашка аборт сделать хочет, а я запретил – хотел, чтобы все знали, что Глашка блядь.
– Как же ты отца не пожалел? – изумилась Катерина.
– А я всегда хотел, чтобы он понял, какая она. Избалованная, продажная. Я и слухи сам по деревне пустил, пока вы в город не успели ее отправить. Думали все шито-крыто у вас. Ан нет! – улыбаясь, Коля потирал руки.
– А меня-то ты за что ненавидишь? За Сашу?
– А помнишь, что ты сделала, когда хутор горел?
– Все помню, но тебе-то всего два года было?
– Ну и что – я себя с самого рождения помню. Вот было лежу в люльке, муха по мне ползает, мешает мне, я хочу отогнать ее, но не могу – руки еще не слушаются. Вот так. А на пожаре ты первым своего любимца, Сашку, спасла, потом Глашку, а меня последнего. Я даже думал, оставишь меня там.
– Что ты говоришь такое? Я даже не думала ни о чем: хватала первого попавшегося и вытаскивала.
– Вот именно! Я долго думал потом об этом. Даже с профессором одним поговорил. Ты бессознательно все это делала, не думала. Как сердце тебе диктовало, так и делала. Вот так и получилось, что я для тебя был последним.
– И за это ты меня все эти годы ненавидишь?
– Да не только. Я помню, как отец тебе вмазал. Кричал «потаскуха» – я тогда еще не понимал ничего. Но потом, когда вырос, понял: ты ему изменила. Ты всех нас предала, всю семью разрушила. Отец всю жизнь отдельно, на втором этаже, без любви и ласки. Ты ему слова доброго никогда не сказала, а он тебе ничего плохого-то и не сделал. Наоборот – добра тебе желал, женился на безграмотной крестьянке без гроша. А мог бы, между прочим, и получше кого подыскать со своим образованием, остался бы в семье, как сыр в масле катался.
– Замолчи! – не выдержав, закричала Катерина. – Сейчас же замолчи! Ты ничего не знаешь и ничего не понял!
Коля с тоской посмотрел в окно:
– Знаешь, мать, надо дезертиров ловить – некогда тут с тобой. Ну, бывай. – Он махнул ей, чтобы вышла.
Катерина в растерянности шла домой. «Как жить-то после этого? Я же родила его, носила под сердцем, воспитывала. А он такой злобой сочится. Где же я недосмотрела? Что сделала не так? Может, он прав? Ведь это же правда, что я Сашу больше всех любила. А Коле меньше всех моей ласки доставалось. Выходит, это я виновата, что он такой?»
На следующий день Коля как ни в чем не бывало пришел к обеду. Словно и не было вчерашнего разговора. Рассказал, что дезертиры, и вчерашний мальчик тоже, ночью сделали подкоп под сруб и сбежали. Беглецов так и не нашли, а охранявшего их солдата за это расстреляли. Александр слушал с интересом. А Катерина старалась не думать, кто именно расстрелял солдата, и что сделают с дезертирами, если их поймают.
– Вот что, здесь я дела свои закончил, переводят в Старицу с повышением, – объявил Коля.
– Что же, поздравляю! Но все же жалко, что уезжаешь от нас, – сказал Александр.
– Чем же ты будешь там заниматься? – спросила Катерина.
– Да тем же, чем и здесь, – дезертиров везде хватает. И трусов тоже, – сказал он и со значением посмотрел на Катерину, как бы намекая: «И сынок твой, трус, тоже в Старице обретается».
– Пожалуйста, найди Сашу, помирись с ним, – попросила Катерина, – нехорошо, война ведь, кто знает…
– Вот еще! С чего бы это? Я с ним не ругался – я правду сказал! – взъерепенился Коля. – Ты зря переживаешь – не пошлют его на передовую. Меня тоже.
– И правда, Коля, помирись, – попросил Александр. – К чему нам эти склоки? Вы же всегда любили друг друга!
На этих словах Коля снова посмотрел на мать. «Никого он не любил», – с горечью поняла Катерина.
