Когда Агмунд упал, Улеб живо развернулся, отыскивая взглядом своих людей. Но среди стоящих на ногах он их не увидел. Зато увидел Игмора и кинулся к нему. При всем своем миролюбии он понимал: его люди мертвы, и у него лишь один путь к спасению собственной жизни.
Нырнув под удар, ощущая, как над маковкой с ветерком проносится клинок, Улеб хлестко ударил Игмора клинком по животу. От такого удара все кишки должны были кучей повалиться наружу, но вместо этого раздался скрежет железа – Игмор тоже был в кольчуге.
– Мы тоже умные, – тяжело дыша, бросил Игмор, и вот теперь на его красной роже появилась более искренняя ухмылка.
Улеб впился в него взглядом. Хотелось спросить: как? Как Святослав решился пролить кровь своего брата? Даже сейчас он не мог в это поверить.
Но никакого вопроса он даже в мыслях произнести не успел: на него навалились разом все трое уцелевших – Игмор, Добровой и Девята, вооруженный мечом убитого Рауда. Улеб пытался сместиться, обойти их, чтобы они мешали друг другу, но перед ним ведь были не удалые весняки, а телохранители князя русского. Очень быстро его прижали к камышам. Под ногами зачавкала вода. Улеб был ранен в бедро и в голову; если бы не кольчуга, принявшая несколько ударов, он бы уже не стоял на ногах.
Один удар пришелся в плечо, правая рука начала неметь. Улеб перебросил меч в левую. Еще шаг назад – раненая нога зацепилась за обломанные ветки ивы, Улеб споткнулся и завалился на спину. А те трое, накинувшись, рубили и рубили…
Улеб сын Ингвара погиб, предательски зарубленный, в воде реки, точно как его отец.
Наконец Игмор опомнился и отогнал братьев от тела. Хрипло выдохнув, обтер клинок о полу кафтана – тот все равно уже был распорот мечом Улеба, не залатать.
Небо налилось темной синевой, над Волховом встал месяц. Игмор с досадой покосился на него: видоков им здесь не хватало! И ведь не достать… Он лишь плюнул и отошел – найти выход к чистой воде и умыться. Месяц глядел сверху на прогалину, где чернело пять мертвых тел.
– Всегда все с ним не так, жма, всю жизнь его проклятую! – выдохнул Игмор, вернувшись. – Ни родиться не умел как люди, ни помереть!
Девята держался за стремительно заплывающий правый глаз: Гисли во время борьбы ударил его в лицо затылком.
– Чего делать будем? – спросил он из-под руки.
– Чего-чего? Забираем наших, и ходу.
– А эти?
– Эти пусть лежат. Кому нужны, найдут.
Добровой отошел и вскоре вернулся с Градимиром и Красеном. Они ждали за кустами, в другой лодке. Участвовать в таком беззаконном деле они не рвались, особенно Градимир, и пообещали прийти на помощь, только если с Улебом окажется человек пять. Но и так Градимира трясло. Он не был робким, начинал службу в гридьбе Ингвара, участвовал в Древлянской войне, был в том сражении у Малина, где княжеская дружина перебила изменившую Киеву дружину покойного Свенельда. И с самого начала ему вспомнилось то лето и наказание, заслуженное предателями.
– Давай, наших грузи, – хмуро велел им Игмор.
– Где тут наши? – Градимир окинул взглядом тела, которые в густеющих сумерках опознать было нелегко. – Жма, кто?
– Грим, – буркнул Игмор, соображая с опозданием, что лишился одного из трех младших братьев. – И Агмунд.
– Куда мы их повезем?
– Куда? К нашим, – Игмор махнул рукой через реку, в сторону Новых Дворов.
– Ты сказился? Сейчас мы привезем два трупа, скажем: знаешь, княже, твоего брата Улеба мы тут порешили, вот наших двое «холодных», а он и его двое на том берегу лежат.
Игмор помолчал. Если бы все прошло, как он задумал, они сделали бы свое дело без потерь и могли бы, незаметно вернувшись, прикинуться, будто знают не больше других.
– Вас никто не видел? – Градимир посмотрел на Девяту. – Когда вы ездили за ним?
– Девка видела.
– Какая?
– Ну, Малфа.
– Малфа?
– И еще один хрен с ней был.
– Какой еще один хрен?!
– Ну этот… бабкин внук, что князя на причале у Перыни облаял.
– Бабкин внук… – Градимир чуть не сел на землю от ужаса. – Да вы сказились! Малфа же вас знает! Я же сказал: вызовите его через паробков каких-нибудь, в город не суйтесь. Чтобы вас никто не видел!
– Да мы и не совались, йотунов свет! – Девята отнял руку от глаза, попробовал поморгать, но заплывший глаз уже ничего не видел. – Мы у причала сидели. Шла баба какая-то с ведрами. Мы ей сказали: Улеба позови. Он ушла. А пришли они все трое – Улеб, внук и Малфа.
– Дедушки святы… – Градимир закрыл лицо ладонями. – Убийцы… Висельники… Да вы ж и себя сгубили… и нас всех. Он же не куренок. Его ж искать будут. Самое позднее – утром, а то и прямо вот сейчас. А вас видели, как вы за ним приехали. Да вас на рассвете повесят…
– Князь не выдаст, – возразил Игмор.
Градимир лихорадочно соображал, есть ли хоть какой-то способ себя обезопасить. Две незадачи – что посланцев видела Малфа, знающая их в лицо, и гибель двоих почти не оставляли уцелевшим надежд выскользнуть из кровавой петли. Петля… Градимир потер горло, уже чувствуя на нем веревку. Мстители за Улеба будут требовать выдачи убийц. Всех причастных. И чтобы отказать им… князю придется пойти на открытый раздор и с землей словенской, и с другими родичами Улеба.
– За него Мистина же будет мстить, – пробормотал Красен. – Он же ему вроде как сын… был.
– Да тут Лют Свенельдич близко, – Добровой кивнул вдоль берега, где стоял Лютов стан. – Прямо на берегу за Хольмгардом.
Они еще помолчали. Темнота настолько сгустилась, что они уже не видели лиц друг друга, месяц налился ярким серебром.
– Нельзя нам назад, – сказал Градимир. – Уже завтра на заре начнут искать. Видели они двоих, но не дурни же, догадаются: где Грим был, там и ты, Икмоша, и вся наша братия. К присяге потянут… всех.
– Кто еще знает? – спросил Добровой, вспоминая, кто сидел с ними вчера на причале.
– Да вот мы…
– Семеро было, – припомнил Красен.
Градимир пересчитал темные фигуры перед собой – пятеро, да двое мертвых.
– Мы все здесь. И нам нельзя назад.
– И куда? – хмуро спросил Игмор.
– Скроемся где-нибудь… посмотрим, как дело пойдет. Будет можно, вернемся.
– Князь нас не выдаст! – горячо возразил Игмор, которому вовсе не хотелось отрываться от князя в такой тревожный час. – Мы же за него… Мне-то что эти угрызки?
– Само собой, за него! – Градимир похлопал его по кольчужному плечу под растерзанным и окровавленным кафтаном. – Но теперь ему придется присягу приносить, что он ничего не знает. А под присягой князь не солжет даже ради тебя, или он не князь!
* * *
