Наверное, боги привели его сюда и вынудили остаться до Карачуна, хотя он рассчитывал уехать восвояси куда раньше и провести йоль, как всегда, со Сванхейд. В Хольмгарде его мать, Берислава, умерла, но родилась она здесь. Возле этого стола она в детстве и юности слушала рассказы о своих дедах, как он слушает их сейчас. О жизни и смерти Эльга Вещего – самого прославленного человека в роду. О поминках по своей матери, Домолюбе: заживо уходя из мира живых, та сидела под этим вот столом и там получала свою «мертвую» долю.
И тут Бер сообразил еще кое-что. Та старуха в лесу, которая показала ему путь к логову человека-медведя, но не показала своего лица – это же мать его матери, его родная бабка! Как Сванхейд, только с другой стороны! А он всяких небылиц наплел про ее «прекрасных» дочерей-лешачих…
Еще держа эти мысли в голове, от стука в дверь Бер сильно вздрогнул. Этот вечер, древняя тьма и новый огонь, разговоры о предках и приготовленное для них угощение – все это полнило воздух иномирным присутствием. Бер так и видел через дубовую доску двери ту старуху в птичьей личине. Холодная жуть не отпускала: ведь если старуха – его родная бабка, то четверть его собственной крови сейчас течет на том свете…
– Отвори, Милыня, – велела Ута служанке, и Беру померещилась на ее простом лице тень скрываемой улыбки.
Стало легче: Ута, видно, знает, кто пришел.
Он подумал о Князе-Медведе и невольно встал. Вспомнил, что тот обещал прибыть только завтра; но, может быть…
Дверь распахнулась, и под удивленный гомон и избу ворвалась толпа выходцев с того света. Не пойми что за существа – в козьих и звериных шкурах, в размалеванных личинах, с хвостами позади и бородами из соломы спереди.
– Вы кто такие? – крикнула Ута.
– Мы – невесты! – объявила самая высокая из вошедших, закутанная в две козьи шкуры, серую и белую. На голове у нее возвышались рога из соломенных жгутов, а сзади болтался свернутый тоже из шкуры хвост вроде волчьего. – Есть у вас женихи?
– Есть, есть! – охотно ответила Ута. – Полна изба женихов! Выбирайте, какие понравятся! Встаньте, отроки, чтобы девушкам было лучше вас видно!
– Я тоже жених! – первым встал десятский Свен, хотя дома в Хольмгарде у него имелась жена и пятеро детей.
– И ты выходи!
– Иди ко мне, красавица! – позвал Свен. – Дай я погляжу, какова ты, годишься ли мне?
Соблазнительно кривляясь, под общий смех дева-коза приблизилась. По движениям и по голосу было ясно, что это парень, и Бер вспомнил встречу ночью на Великой. Быстро оглядел толпу прочих «невест». Некоторые ростом, станом и ухватками выдавали в себе парней, но часть были настоящими девушками. Тут главное не ошибиться.
– А я невеста-то хорошая, лучше всех! – тонким голосом, явно ломаясь, уверяла первая «коза». – Погляди, сколько на мне платья разного – все мое! Приданого – на трех санях не свезти!
– Ну сейчас поглядим! – не растерявшись, Свен немедленно ухватил ее за шкуру и приподнял край.
«Коза» взвизгнула.
Под шкурой оказалась старая черно-бурая понева.
– Что-то понева у тебя старушечья! – заявил Свен, пощупав. – Сколько ж тебе годков, красавица?
– Да всего ничего… и пяти лет не прошло… как пятьдесят сравнялось.
– Такая невеста мне не нужна! – Свен хлопнул «козу» по плечу, развернул и слегка приподдал сзади. – Ступай, ищи себе старичка на пару.
– Ах ты охальник! – возмутилась «коза» и кинулась к нему назад. – А вот я тебя забодаю!
Завязалась потасовка: «коза» пыталась боднуть Свена своими соломенными рогами, причем в такое место, которое всякий муж старается оберегать, тот уворачивался и в конце концов схватил печной ухват – тоже рогатый. Дело пошло веселее.
– Не учила меня мать ни ткать, ни прясть! – запела высоким дрожащим голосом другая «невеста».
– Только выучила мать, как под молодцем лежать! – подхватили другие.
Отроки тем временем придвинулись к толпе «невест».
– Это мне нехороша – больно чумаза! – горделиво приговаривал Бер, осматривая одну за другой: берестяные и кожаные личины с наведенным сажей «румянцем». – Эта больно тоща… Эта ростом велика – не скамью же к ней подставлять!
«Невесты» испускали обиженные возгласы, хватали за его руки, тянули к себе; то и дело завязывалась легкая потасовка, так что отрокам приходилось отбивать своего товарища. Миновав троих переодетых парней, Бер остановился возле «невесты», которая хоть и походила на копну из-за множества разнородных одежек, все же внушала надежду, что это дева.
– Вот эта хороша! – объявил он. – Толста, дородна, ухватиста! Надо поглядеть, хорошо ли приданое.
– Погляди, коли такой смелый! – низким голосом прогудела избранница.
Бер обрадовался: по голосу он узнал Бажану, как она ни старалась его изменить. Бойкая предводительница выбутских дев часто вышучивала его на павечерницах, но он тоже в долгу не оставался. Не очень-то красивая, широколицая, она тем не менее была привлекательна своей бойкостью и огнем жизни в глазах.
Впрочем, сейчас у нее вместо лица была кожаная личина с длинным носом и мочальной бородой, заплетенной в косу с красной тесемкой.
– Ты погляди, какая шуба-то у меня – на цыплячьем меху! – гудела она, распахивая сшитые вместе потертые овчины – видно, старые одеяла, одну белую, другую черную. – У царевны цареградской такой нет!
– Уж это истинная правда! – охотно согласился Бер. – Где ей такую раздобыть! А под шубой что?
– А вот платье из паволоки золотой! – «невеста» показала платье из мешка под зерно.
– Ух ты! – Бер наклонился и деловито пощупал «паволоку». – Видно, жаба пряла, мышь ткала!
– А вот еще платье – мягче коры дубовой, тоньше шкуры воловьей!
Под общий смех ощупав еще три или четыре платья, надетых одно на другой, Бер взялся за пятое, но тут «невеста» отшатнулась:
– Все, все! – закричала она. – На том кончились платья, больше нет ничего!
– А вот врешь! – не выпуская «невесту», возразил Бер. – Я знаю, что еще есть под этим платьем!
– Что?
– Хвост у тебя лешачий!
– Поросячий! – кричали отроки.
– Врешь!
– Не вру, я его видел!
– Где ты видел?
– А вот как поворотилась, он и показался!
– Не показался!
– Так я сейчас покажу!
Схватив «невесту» в охапку, Бер притиснул ее к стене и запустил руку под все ее одежки, пытаясь пробраться в самую глубь; «невеста» вопила, уже своим обычным голосом, и отбивалась. «Подруги» пытались прийти ей на помощь, их не пускали отроки из Хольмгарда. В избе стоял визг, вой, рев, хохот и крики; летели по сторонам оторванные хвосты и сломанные рога, содранные шкуры, метались по стенам черные тени, и казалось, что сама Навь веселится в бездне.
