– Ну и еще бы, – без улыбки ответил Бер. – Думаешь, я бы стал спокойно смотреть, как этот йотунов глист увозит тебя в Варяжск?
Мальфрид чуть не расхохоталась, но сама себе зажала рот, чтобы никого не разбудить. Запустила пальцы в его спутанные волосы и ласково сжала, потом прислонила его голову к своей груди. Бер повернулся и обнял ее за пояс, сжав бедрами ее колени. Она погладила его по волосам, по лицу, легко коснулась губ. Душу полнил неудержимый восторг, чувство близости к самым основам земной жизни и к самой сути небесных тайн; тело откликалось томлением крови, в груди теснило от жажды любви, в животе дышал теплый комок. Она ни о чем не хотела думать, кроме того, что из всех ныне живущих любит Бера больше всех на свете, всей любовью, какая у нее только есть, без различения. Пройдя за эту ночь от жизни к смерти и обратно, от холода к теплу, из бурой мглы к свету, она чувствовала себя живой землей, распростертой под небом, и жаждала слиться с ним, чтобы дать толчок к обновлениею всемирья.
«Не всякую так пронимает», – сказал Дедич. Способность сливаться с божеством, полученная по наследству от древних княгинь-жриц и пробужденная голосом самого Волхова, казалось Мальфрид непосильной.
Бер прижался лицом к ее груди. Потерся об нее, отыскивая длинный разрез от ворота сорочки, раздвинул его и прильнул губами к ее коже. Мальфрид изо всех сил обхватила его за плечи. Горячая дрожь между ног становилась невыносимой. Его губы прошлись по ее груди снизу вверх, словно согревая после холода реки, потом теплый влажный язык пощекотал ложбинку. Мальфрид отодвинула край разреза сорочки, освобождая грудь для его поцелуев, и чуть не застонала от возбуждения. Вот еще одна восхитительная тайна – ей не дозволено знать Бера как мужчину, но до этого осталось всего полшага…
Рядом всхрапнул кто-то из челяди – будто конь.
Бер вздрогнул, потом выпустил ее из объятий, встал и провел ладонями по лицу.
– Теперь и меня блуд взявше, – выдохнул он. – Все кажется, что ты замерзла там, в воде…
Мальфрид обхватила его руку выше локтя и с наслаждением прижалась к ней грудью. Ей тоже казалось, что только он может по-настоящему согреть ее после холодного ложа Волха-молодца.
– Ты идешь к себе? Я сейчас в девичью, гляну, как там чадо. Потом приду к тебе, хочешь?
– Нет, – сказал Бер, хотя за этим совершенно точно стояло «да».
– Ты ведь этого хочешь. Я приду…
– Не надо. Я дверь запру. Одно внебрачное дитя Сванхейд тебе простила, но второе… особенно если это буду я… Сванхейд умрет от горя, если мы родим ей правнука, который будет сам себе дядя!
– Ты что, не можешь…
– Могу. Но стоит начать – однажды мы не убережемся. Да и пронюхает кто-нибудь. Ну, послушай! – Бер взял ее за плечи. – Мальфи! Мы же родня. Это в Купалии все можно, но я и завтра не перестану тебя хотеть. А если кто-то узнает, это навлечет позор и на нас, и на Сванхейд, и на Хольмгард, и на весь наш род.
Мальфрид глубоко вздохнула. Она знала, что он прав, но острое разочарование и мучительное томление наполняли болью душу и тело.
Но одна мысль была всего больнее. Когда-нибудь ей все же придется открыть тайну рождения Колоска. Это неизбежно. Сванхейд и Бер должны будут стать первыми здесь, кто узнает правду. И как же ей тогда будет стыдно перед Бером, если он услышит, что еще до встречи с ним она сблудила с другим своим родичей в том же колене, с его двоюродным братом Святославом! Что у нее уже есть сын, который сам себе дядя!
Лучше бы ей было сегодня утонуть, чем до такого дожить. Молоденькой, глупой ключнице Малуше такое было простительно, но не Мальфрид из Хольмгарда, которой она сумела с тех пор стать.
А если она будет благоразумной, то к тому времени как тайну придется выпустить на свет, может быть, Бер уже забудет, как плохо она умеет извлекать уроки из своих прежних ошибок.
Не оглядываясь, Мальфрид направилась из гридницы. Колосок давно спит, но лучше ей быть рядом с ним. Посмотреть на него, одного из тех, кто спас ее сегодня, и вспомнить о цене безрассудства.
– Мальфи…
Она обернулась. Бер пошел за ней и остановился в двух шагах. В глазах его было неприкрытое сожаление. И еще в них отражалось понимание, задевшее Мальфрид едва ли не сильнее, чем если бы там было презрение.
Бер не удивился, что она сама пытается склонить его «следовать велениям Фрейи», как это называют в сагах. Он думает, что эта вот горячая кровь и принесла ей Колоска. Что у нее уже все это было – точно так же, но с кем-то другим.
– Ничего подобного! – прошептала она в ответ на эту невысказанную мысль. – Все было совсем, совсем не так! Если хочешь знать, я… вышла замуж. Я думала, что буду водимой женой. Мне это обещали.
– Тебя обманули? – лицо Бера стало жестким, и он придвинулся к ней. – Я же спрашивал! Почему твоя киевская родня это стерпела? Почему подлеца не заставили жениться силой – или не убили?
– Нет, нет! – Мальфрид положила руки ему на плечи, пытаясь унять, и едва сдержала желание закрыть ему рот ладонью. – Моя киевская родня не хотела этого брака. Поэтому меня отослали.
Бер глубоко вдохнул, пытаясь успокоиться. Мальфрид молчала, и боясь, и надеясь, что он захочет узнать больше и она наконец избавится от давящей тайны. К чему бы это ни привело.
– Мальфи… – мягко прошептал Бер и привлек ее к себе. – Не думай… я не думаю о тебе плохо. И никогда не подумаю. Я знаю, что ты не дурочка и не распутница. Судьба к тебе была недобра. Я не пережил всего того, что ты. Малым ребенком я не погибал в горящем городе, не был в плену и рабстве, не служил чужим князьям… не видел гибели отца… даже два раза. Не жил в лесу с медведицей… Меня даже Ящеру не бросали. Ты моложе меня, а всякого горя видела в десять раз больше.
– Вот жалеть меня не надо! – Мальфрид нахмурилась. – Я еще воссяду на престол богов выше всего мира!
– Когда найдешь его, я тебя подсажу, – просто пообещал Бер.
Мальфрид вздохнула, легонько коснулась губами его губ и наконец ушла.
Когда она исчезла за дверью, Бер вздохнул и с обреченным видом ткнулся лбом в бревенчатую стену. Потом беззвучно вдарил по ней кулаком.
Лучше и правда запереть сегодня свою дверь на засов. Если она все-таки ослушается и придет, дальше противиться у него сил не хватит. Ведь в этих делах, как доходит до дела, здравый рассудок вмиг куда-то девается.
Часть четвертая
Хорошей погоды хватило только до Купалий, а потом похолодало, то и дело с неба сеяло дождем. Мальфрид начала понимать, как отличаются эти края от привычной ей земли Полянской – жаркой, яркой и щедрой. Даже нивы здесь созревали на месяц позже. Если им удавалось созреть…
И у полян случались неурожайные годы, но там посевам грозила засуха или град. Здесь же, как ей рассказала Сванхейд, нивы нередко вымачивало. Реки поднимались от обильных дождей, подмывали близко стоящие избы. Иной раз Волхов вспухал так, что в Перыни собирали совет: решать, какой жертвой утишить гнев господина вод. После таких бедствий своего хлеба оратаям хватало лишь до первого снега. В годы более благоприятные – до Карачуна или до Медвежьего дня; это считали хорошие, сытые зимы.
