Через несколько лет после этого к Сванхейд был прислан юный Святослав, едва получивший меч. Понимая, что права своего рода нужно закрепить, Ингвар поручил сыну и его кормильцу, Асмунду, управлять этими краями. В то же время уехал от Сванхейд ее младший сын, Пламень-Хакон: ему Ингвар поручил сбор дани с земли Смолянской, только что им покоренной.
Через два года Ингвар погиб, убитый древлянами. Тородд собрал войско и вместе с племянником отправился на юг, мстить за брата. Обратно он вернулся один: Святослав остался в Киеве, где занял отцовский стол. Еще несколько лет все шло по-старому, только из семьи в старом гнезде при хозяйке остался всего один сын – Тородд, со своими тремя детьми. Все эти годы он исполнял привычные обязанности правителя, и ничто не напоминало о том, что он это делает от имени племянника.
Но лишь до поры. Три года назад Святослав приказал дяде перебираться в Смоленск, а ему на смену прибыл прежний смоленский посадник, Вестим. Пламень-Хакон к тому времени умер, а Вестим унаследовал его должность, взяв за себя и вдову – Соколину Свенельдовну. Сванхейд хорошо понимала, зачем внук так поступает. К тому времени под властью его оказалось множество земель, разбросанных на месяцы пути. Не было возможности часто объезжать их все, поневоле приходилось полагаться на посадников. Но в этом таилась и опасность, особенно если посадники по роду своему сами могли притязать на власть. Опасаясь их усиления, Святослав хотел сделать так, чтобы они целиком зависели от него и без опоры на его силу не могли удержаться в чужих краях. Как королева, Сванхейд одобряла решения внука. Как женщина, она страдала оттого, что даже близкие родичи стали для него лишь фишками на игровой доске. Но она сама решила отдать власть старшему сыну и его потомству. И не ошиблась в выборе: дела Ингвара, а за ним Святослава крепили огромную державу. Не об этом ли она мечтала для своих потомков с тех времен, когда приехала выходить замуж за Олава? Внук исполнял ее давние мечты, а ей приходилось крепить свое сердце, расставаясь с последним оставшимся в живых сыном.
Тородд собрался и уехал в Смолянск. Сванхейд лишь попросила его оставить ей первенца – иначе она оказалась бы на старости лет совсем одинокой. Трое маленьких внуков от Хакона, приехавшие вместе с Вестимом и Соколиной, пока ей опорой служить не могли.
Беру тогда было семнадцать лет. Посадник Вестим поселился в Новых Дворах, а Бер с тех пор жил один в отцовской избе. Подразумевалось, что он вот-вот женится и в доме снова появится семья, но с этим Бер не спешил, и у него отдельного хозяйства не водилось. Там он только спал, а ел за столом у Сванхейд. Там же, благодаря простору, зимой собирались парни и девки на супрядки – здесь, подальше от своих большаков, больше плясали, чем работали. Мальфрид, едва здесь появившись, взяла на себя присмотр за пожитками дяди, сама шила и чинила ему сорочки и знала, где что лежит, лучше него самого. Как и многим мужчинам, Беру куда лучше удавалось выследить зверя в лесу, чем чистую сорочку в собственном ларе.
Бер пошел умываться, и Мальфрид увязалась за ним. После Купалий она старалась не «липнуть» к нему и вести себя сдержанно, даже оставаясь с ним наедине. Он, конечно, был прав, что не дал им сотворить такое, за что им было бы отчаянно стыдно перед Сванхейд, приведись ей узнать. И лишь иногда, ловя взгляд Бера, Мальфрид понимала: он жалеет об этом не меньше нее.
Мальфрид помогла ему умыться, поливая из ковша, пока он обмывал лицо, шею и плечи. Потную, пыльную и забрызганную кровью его сорочку она бросила у двери, чтобы потом отдать в короб на мытье.
– Что там случилось? – не удержалась она, видя, что хмурость нее смылась с лица Бера заодно с жертвенной кровью. – Плохие знамения?
– Да уж куда… тролль ему в Хель! – сорвался Бер, принимая от нее рушник. – Они там чуть не подрались!
– Кто с кем? – Мальфрид вытаращила глаза.
– Вестим и Сигватом.
– Сигват был?
– А как же, жма! Объявился, пес его мать!
После Купалий в Хольмгарде так и не увидели Сигвата. Сванхейд посылала за ним в Варяжск, но его не оказалось дома: куда-то уехал и был в разъездах весь этот месяц. Никто не знал, что это означало, и Сванхейд хмурилась, не ожидая от племянника мужа ничего хорошего. Его попытка раздобыть Мальфрид в жены для сына наводила на мысль, что Сигват затеял нечто значительное. Сванхейд беспокоилась, но пока не могла вмешаться.
– Он не присватывается ли опять?
Бер только вздохнул и не ответил, но Мальфрид поняла: это еще было бы полбеды.
Найдя в ларе чистую сорочку, Мальфрид усадила Бера и стала расчесывать его влажные волосы. Бер припал лбом к ее груди и замер, обхватив ее за пояс. Он дал себе слово быть благоразумным, но сейчас ему требовалось утешенье. Мальфрид гладила его по волосам, ласково перебирая блестящие пряди, потом ее ладони скользнули ниже, на его шею, на плечи, под ворот новой сорочки… Она старалась даже в мыслях не выходить за пределы родственной нежности, но это было так трудно. Все ее существо томилось от жажды любви, и постоянная близость Бера не давала этим желаниям утихнуть. Лишь от мысли о чем-то большем у нее внутри вспыхивал цветок томительного влечения, от чего теснило дыхание.
Бер поднял к ней утомленное лицо.
– Мальфи… Я же тебя просил, не делай так… – тихим охрипшим голосом протянул он, хотя на лице его отражались те же самые побуждения.
– Я любое твое желание уважу, – Мальфрид склонилась к нему, прикасаясь лбом к его лбу, – кроме запрета тебя любить.
Бер опустил веки, будто сдаваясь; на сегодня он уже устал от споров. Мальфрид с чувством поцеловала его; он ответил ей – куда полнее, чем прежде, – а потом решительно встал и направился к двери.
Когда они пришли в гридницу Сванхейд, там уже сидели Шигберн с сыном и кузнец Бергтор. Оба внука сели по бокам Сванхейд, и Шигберн положил руки на колени в знак готовности начать беседу. Это был старик, почти ровесник Сванхейд, человек опытный и надежный. Много лет назад он ездил послом от Сванхейд в Царьград, а потом не раз возил туда товары от имени ее и сыновей. Его младший сын Стейнкиль двенадцать лет назад уехал в Киев вместе с юным Святославом и теперь входил в ближний круг его доверенных людей. Старший, Торкиль, сейчас был сотским хольмгардской дружины.
Мальфрид ждала, что речь зайдет о Сигвате, но Шигберн заговорил о другом.
– Вестим привез нам из Киева важные новости, – начал он, посматриваля на Бера и будто приглашая его подтвердить, что рассказывает все верно. Будучи на сорок лет старше, боярин по привычке видел в старшем мужчине княжеской семьи своего вождя. – Он бывал у Святослава…
Как ни готовилась Мальфрид, а все же при звуке этого имени невольно вздрогнула и почувствовала себя очень неуютно. К счастью, на нее сейчас никто не смотрел.
– Святослав уже не первый год подумывает о походе на хазар. Но чтобы идти на кагана, нужны немалые силы. Греки не станут помогать ему в этом деле, хотя он, я так думаю, рассчитывал на них, когда посылал своих людей на Крит, сражаться с сарацинами. Ты помнишь, дроттнинг, что возглавил ту дружину мой Стейнкиль, и мне известны условия договора. Но Стейнкиль еще не вернулся, и все его люди тоже. Цесарь не отпускает их, но платит хорошо, поэтому они не спешат возвращаться. Святославу нужны новые люди. Он приказал, чтобы со всех подчиненных ему земель к следующей весне собрали войско для похода на хазарских данников, что живут на Оке. Здесь этим должен заняться Вестим, а также и от вас, – Шигберн кивнул на Бера, – как от родичей, Святослав ждет помощи.
