На супредки в Словенск и в Новые Дворы за мостом, где жил Вестим, Мальфрид этой зимой не ходила; она чувствовала себя насколько хорошо, насколько это возможно, но дитя Ящера следовало беречь. Девки с того берега часто приходили к ней, и в избу Бера набивалось столько народа, сколько там могло поместиться. Положение Мальфрид теперь уже было заметно даже под широким хенгерком, и девки поневоле таращили на нее глаза. Она продолжала ходить с косой и очельем, что при ее располневшем стане было так же уместно, как если бы Бер нацепил головное покрывало своей бабки. Но это для обычных людей. Если дева получает дитя от высших сил, она по-прежнему считается девой. Женой она становится уже потом – после того как родит божественное дитя, выполнит свой священный урок.
В вечер посиделок в Хольмгарде и получили первые вести о Сигвате.
Была уже почти ночь, пришло время расходиться. Мальфрид зевала тайком, кое-кто из словенских начал одеваться, как вдруг дверь отворилась и взорам их предстали еще двое неожиданных гостей. Первой была женщина лет тридцати, рослая, с не слишком красивым лицом, но уверенными ухватками. С изумлением Мальфрид узнала боярыню Соколину Свенельдовну, жену Вестима. Верхний платок ее и кожух на плечах густо был засыпан мелким снегом.
А ей-то чего здесь надо? По положению своему Соколина должна была устраивать посиделки у себя, и в самом деле девки и бабы Новых Дворов по зимам собирались в Вестимову гридницу, опустевшую на время хождения дружины в дань. Сама Соколина к рукоделью была равнодушна и сидела со всеми только от скуки. Это была особенная женщина: с юных лет избалованная отцом-воеводой, она ездила верхом лучше иных мужчин, стреляла с седла, как печенег, и двенадцать лет назад сопровождала княгиню Эльгу в зимнем походе по земле Деревской, когда та мстила за гибель мужа. Рассказывали, что в зиму, когда внезапно умер ее первый муж, Хакон, она сама пошла в дань по земле смолян и справилась не хуже посадника-мужчины. При этом у нее от двух мужей родилось семеро детей, и бабы, хоть и дивились на такие странные повадки, не могли отказать ей в уважении. А то, что она приходилась сводной сестрой Мистине Свенельдичу, киевскому тысяцкому, и его брату Люту, тоже человеку влиятельному, особенно в делах дальней торговли, заставляло считаться с ней и мужчин.
Раз или два Бер еще прошлой зимой водил Мальфрид на супредки к Соколине. Но с чего боярыня явилась сюда? Да еще на ночь глядя, когда все расходятся?
– Девки, хозяин где? – от порога крикнула Соколина в полутьму, озаренную огнями лучин и наполненную девичьими лицами.
От звука ее голоса у Мальфрид, как всегда, что-то дрогнуло внутри. Дочь старого воеводы Свенельда в детстве жила в Киеве, а с восьми лет до восемнадцати – близ Искоростеня, и выговор ее напоминал Мальфрид о ее собственном древлянском детстве. Было жутко его слышать – все равно что поклон с того света получить. Больше того: Соколина хорошо помнила Искоростень, отлично знала в те времена Предславу и мужа ее, князя Володислава; и все те события, что привели к гибели князя Ингвара и разорению земли Деревской, прошли у нее на глазах. Но Мальфрид больше не хотела об этом говорить. Несколько лет назад она уже искала того прошлого, и память его сильно ее обожгла. Хватит. Над той частью ее жизни могильный холм насыпан и бдын поставлен. Больше не желая об этом вспоминать, Мальфрид не любила общества Соколины.
– Я здесь, – Бер встал на ноги, чтобы гостья могла его увидеть.
– Дело к тебе. Выйди.
Бер ушел, забрав на ходу свой кожух. Девки стали живее собираться и, кланяясь, выскакивать из избы.
Мальфрид подождала, но Бер не возвращался. Тревога ее усилилась: ясно было, что-то случилось. Боярыня не отправилась бы на ночь глядя через мост, на поприще с лишним, чтобы перекинуться пустым словом с племянником покойного первого мужа. Но где случилось – у нее дома или с Вестимом на пути полюдья? Гонец примчался?
Подумав о Вестиме, Мальфрид сразу вспомнила о Сигвате. Когда последние словенские девки распрощались, она тоже взяла свой кожух и вышла.
В лицо пахнуло резким, льдистым запахом свежего снега. Во дворе мела поземка: она начиналась еще в сумерках, а к ночи ветер усилился. У коновязи стояли три чужие лошади, но ни Соколины, ни Бера не было видно. Отправиться они могли только в большой дом, и Мальфрид тоже пошла туда.
Все обнаружились в гриднице: боярыня, Бер, Шигберн с сыном, Бергтор, Сванхейд. Возле Соколины сидел какой-то отрок, но на него Мальфрид поначалу не обратила внимания.
Когда она вошла, на нее оглянулись, но тут же вернулись к разговору.
– И у Красовичей то же самое, – говорила Соколина. – У кого еще, ты сказал?
– В Данегоще, в Веледицах и на Несужей выселке, – сказал отрок, сидевший при таких больших людях на полу. – Скотину забрали, а у Несуда – девку, у него больше-то нету ничего.
«Набег? – сразу сообразила Мальфрид. – Грабеж?»
Но кто? Чудь? Варяги едва ли – воевода Ингорь из Ладоги первым бы их встретил и прислал весть сюда. А гонец походил скорее на простого юного весняка, чем на оружника из воеводской дружины – тут Мальфрид не могла ошибиться.
Бер подошел к ней, взял за руку и усадил на скамью.
– Сядь.
– Что случилось?
– Сигват на Луге стал требовать клятвы со старейшин, что от них ни один человек не пойдет в Святославово войско. А кто отказывался, с тех требовал увеличенной дани. Лужане возмутились, и его люди уже в трех весях разорище устроили.
– О боги…
– Они и прибежали к посаднику – он ведь обещал за них постоять. Так ты к Вестиму послала? – обратился Бер к Соколине.
– Да куда я пошлю на ночь глядя, в йотунову эту метель! – Соколина сердито ударила кулаком по колену, будто была мужчиной. – Утром пошлю. Уляжется или нет, но хоть рассветет. А так только людей сгубить напрасно.
Мальфрид посмотрела на прабабку. Та, видно, уже легла к приходу вестей или собиралась лечь: она была закутана в большую шаль, голова повязана простым платком. Сванхейд молчала, слегка моргая, будто не могла взять в толк, о чем речь, и казалась очень старой и усталой. Но вот она взяла себя в руки, лицо ее приобрело решительное выражение, но Мальфрид чудилась обреченность в ее застывшем взгляде. И это пугало.
– Я ждала чего-то такого… – пробормотала Сванхейд, когда к ней обратились глаза собравшихся, словно взывая о решении. – Я знала, что Сигват оставит последнее слово за собой, но скажет его тогда, когда будет чувствовать себя в силе. Помните, нам передавали, он сказал, кто пойдет в войско Святослава, тот будет ему врагом?
Бер и Мальфрид кивнули. Они слышали это от Дедича, а он узнал от родни в Словенске, куда дошли вести от Храбровитовых домочадцев. Похоже, даже на столь долгом пути слухи были не сильно раздуты.
– И теперь этот песий сын пытается сделать Лугу своим собственным владением! – возмущенно воскликнула Соколина. – Прости, госпожа, что я так о вашем родиче, но он обезумел! И он за это поплатится! Когда Вестим подойдет, Сигват потеряет свою лужскую дань, и, пожалуй, голову! С этим давно пора было покончить! Святослав сам сказал, что здесь на севере слишком много князей и он не намерен это долго терпеть!
