– Там все сложно, полковник, – в голосе командира полка Рихтенгден услышал досаду. По позициям гаубиц русские тоже нанесли удар, причем еще до того, как те открыли огонь. Я не понимаю, как противник их обнаружил.
– Герр оберст, нужно немедленно доложить генерал-полковнику Клейсту. Это не локальный контрудар! Русские никогда не стали бы применять свой главный козырь на второстепенном направлении.
– О чем вы, полковник?
– О корректировщике, который под Киевом наводил бомбардировщики на наши штабы, а потом под Москвой управлял огнем русских тяжелых гаубиц! Это снова он, и он здесь! Значит, за этой сотней танков в затылок стоят несколько армий и только и ждут, когда химики проделают брешь в ипритном заграждении.
– Ваше утверждение основано на сплошных догадках…
– Батареи, герр оберст! Русские не могли знать, где находятся позиции гаубиц. И огневые средства моего батальона они выбили практически мгновенно, хотя никакой разведки противником не проводилось!
– Этого недостаточно, – возразил командир полка, но Рихтенгден чувствовал, что уверенности в его словах поубавилось.
– Потом будет поздно! Герр оберст, вы же знаете, я работал в Абвере, и оказался в вашем полку именно потому, что не справился с задачей и упустил этого русского, но я очень хорошо его знаю. Не сомневайтесь, это он! – Рихтенгден инстинктивно пригнулся, когда рядом с блиндажом взорвался осколочно-фугасный снаряд, и пол под ногами полковника ощутимо подпрыгнул, – Прошу меня простить, мне нужно руководить боем.
* * *
Танковый взвод обер-лейтенанта Ганса Бёльтера двигался по заснеженному полю. Впереди, примерно в километре, земля вставала дыбом от сотен взрывов – артиллеристы снарядов не жалели. Над наступающими танками несколькими группами прошли два десятка штурмовиков «хеншель» Hs 123. Очередной наскоро возведенный рубеж обороны русских держался на удивление крепко. На поле перед позициями красных уже чадно дымили больше десяти «троек» и «четверок». На тридцатиградусном морозе черный дым бодро поднимался вверх, где его сносил в сторону недавно поднявшийся довольно сильный ветер.
Погода портилась. Небо постепенно затягивало облаками, грозившими добавить к уже и так глубокому снежному покрову новую порцию мелкого колючего снега, однако самолеты пока летали, и это Ганса радовало – без поддержки авиации справиться с нарастающим сопротивлением русских было бы непросто.
Несмотря на приоритетное снабжение, наступающая танковая группа фон Клейста, недавно переименованная в первую танковую армию, испытывала огромные трудности буквально во всем. Оружейная смазка намертво замерзала, и пулеметы отказывались стрелять. Приходилось протирать все металлические части насухо. Это на некоторое время решало проблему, но без смазки оружие изнашивалось буквально на глазах.
С более сложной техникой дела обстояли еще хуже. Из-за ужасных морозов двигатели танков и автомашин отказывались заводиться. Их приходилось постоянно прогревать, расходуя и так уже прилично выработанный моторесурс и горючее. Среди пехотинцев потери от обморожений и болезней были сопоставимы с боевыми. Ганс боялся даже представить, что же сейчас происходит внутри Московского котла, где окруженные армии испытывают недостаток буквально во всем.
Тем не менее, командир танкового взвода старался задвинуть эти мысли куда подальше, постоянно повторяя себе, что для того он здесь и находится, чтобы оказать камрадам помощь и вырвать их из рук красных.
Канонада впереди начала стихать. Штурмовики тоже улетели, отработав по русским позициям. Один из них тянул за собой дымный след, и это означало, что, несмотря на эффектный удар по окопам противника, кто-то там все же еще остался и продолжал вести огонь по самолетам.
– Не торопись, Дитрих, – остудил Бёльтер пыл слишком разогнавшегося механика-водителя. – Не нужно догонять пехоту, а то подставимся под огонь гранатометчиков.
Новое противотанковое оружие русской пехоты стало настоящей головной болью для панцерваффе. Солдаты красных появлялись неожиданно, приподнимаясь из окопов и воронок в совершенно непредсказуемых местах, и дальше оставалось только молиться, чтобы противник промахнулся или попавшая в танк граната не привела к критичным повреждениям и не зацепила экипаж. Конечно, шедшая в паре сотен метров перед танками пехота вычищала часть этих стрелков, но при этом несла потери, в разы превышающие те, которые имели бы место при обычном порядке наступления.
Вот и сейчас, стоило улететь штурмовикам и замолчать немецкой артиллерии, ожили русские пулеметы и среди перебегающих солдат в фельдграу замелькали вспышки разрывов – минометчики противника времени зря не теряли.
И все же Бёльтер понимал, что русские рубеж не удержат. Весь его боевой опыт подсказывал, что держатся они из последних сил. Стоит еще немного нажать, и оборона противника посыплется, как это уже не раз бывало раньше. Он видел это в Польше и во Франции, видел и здесь. Ганс давно сбился со счета тех атак, в которых успел принять участие, и теперь он отлично знал, что будет дальше.
– Пулемет на одиннадцать часов! Короткая! – резко бросил Бёльтер.
Танк качнулся и замер, гулко ударила пушка. На месте пулеметного гнезда поднялся куст выброшенной взрывом земли, перемешанной со снегом и какими-то обломками. Справа мелькнул дымный росчерк, но танк Ганса уже успел тронуться с места, и граната лишь неприятно чиркнула по башне, не причинив машине никакого вреда.
Поредевшая пехота, наконец, добралась до русских окопов. Противник упорствовал, и не покидал обреченную позицию. Бёльтер досадливо поморщился. В этой мешанине стрелять из пушки было нельзя. Уже не раз бывало, что после такой свалки русские вызывали огонь артиллерии прямо на свои позиции, и почти захваченные окопы подвергались удару снарядами с тротилом и люизитом.
Химическая война оказалась палкой о двух концах. Русские, конечно, страдали от химии сильнее, но совершенно неожиданно выяснилось, что в условиях применения стойких отравляющих веществ резко снижается подвижность механизированных соединений. Необходимость постоянно таскать за собой дегазаторы с сотнями тонн реагентов требовала от снабженцев титанических усилий. Кроме того, защитное снаряжение и технику тоже все время требовалось обеззараживать. Даже полный защитный костюм не позволял находиться в зараженной ипритом зоне больше часа. Дальше яд начинал проникать даже через специальные прорезиненные ткани и поражать кожу солдат. Все эти действия отнимали ресурсы и время, а именно его подвижным соединениям всегда и не хватало.
Ганс тряхнул головой, отгоняя несвоевременные мысли и произнес в переговорное устройство:
– Дитрих, давай на правый фланг. Там у наших, похоже, возникли сложности.
Неожиданно ожила рация, и стрелок радист прижал к уху наушник, силясь за грохотом боя не упустить ничего важного в принимаемом сообщении.
– Нам приказано отходить на исходную! – выкрикнул он, спустя несколько секунд.
– Отходить? – Ганс не верил своим ушам, – Но мы же уже почти взяли эту позицию! Попроси повторить приказ!
