– Ань!
Она вздрогнула, обернулась на Лехин зов испуганно. Видимо, было в ее взгляде еще что-то, кроме испуга – лицо его вытянулось тревожным удивлением. Выйдя из кухонного проема, подошел, будто крадучись:
– Ты чего это, Ань?
– А что я? Перед зеркалом, как видишь, стою, на себя любуюсь…
– Зачем?
– Леш… Не задавай глупых вопросов. Хочу и стою. А что, нельзя?
– Нет, почему… Только… Ты как-то по-другому стоишь…
– Как – по-другому?
Снова обернувшись к зеркалу, она улыбнулась своему отражению, легкомысленно пожала плечами.
– Не знаю я, Ань! Ну, да ладно… Пойдем лучше ужинать. Я тебя зову из кухни, зову…
Сделав еще шаг, он притянул ее к себе, обвил шею руками, уютно ткнулся подбородком в плечо. Счастливая семейная пара смотрела из зеркала. Два гриба-боровичка. Или двойная кровь с молоком.
– Ань… А когда рожать-то будем? Я думаю, пора уже.
– Так ты вроде собрался дом строить…
– Ну и что? Дом и подождать может.
– Да ну, Леш! – будто рассердившись, сбросила она с плеч его руки. – Семь пятниц у тебя на неделе, ей богу! Пойдем лучше ужинать…
* * *
Утро выдалось отчего-то суматошным. И не проспали вроде, встали, как обычно. И все равно – была внутри какая-то суматоха, и руки дрожали торопливостью, и перед зеркалом застыла в нерешительности, оглядев себя, уже одетую, с головы до ног. А что – вроде привычный вид, как всегда! Брюки, синий свитер с высоким горлом, очень удобный, с белой полоской на груди. Отчего-то особенно бросилась в глаза эта полоска – с какой стати она тут придумана? Весь вид портит. Надо же, никогда раньше внимания не обращала… И вообще… Есть ли у нее этот вид? А куртка что, лучше свитера, что ли? Обычная китайская поделка с высокими трендовыми покушениями, а не куртка!
Вспомнилось, как вчера шла в этой куртке по улице рядом с Александром Синельниковым. Ну, шла и шла, и ни одной стыдливой мысли в голове вроде не возникало. А сегодня с утра, поди ж ты, торкнуло…
Рассердившись, она яростно принялась расчесывать волосы, собирая их сзади в обычный толстый узел. Когда только и оставалось, что закрепить его заколкой на затылке, вдруг снова оглядела себя – всю, с головы до ног. Брюки, свитер с белой полоской, зализанные назад волосы… Нет, на это невозможно смотреть. Чудовище деревенское. Оскорбление для нормального мужского глаза.
Рука с заколкой медленно опустилась вниз, и волосы рассыпались по плечам тяжелыми прядями. Между прочим, красивые волосы-то. Такие еще поискать надо, не всякая модель подобным натуральным богатством похвастать может. Может, сегодня их не прятать, пустить на свободу? Подправить малость щипцами, заколоть над ушами, чтобы в глаза не лезли? А пока щипцы греются, можно лицо в порядок привести. Немножко пудры, немножко румян, ресницы подкрасить… Черт, забыла уже, как это делается, руки дрожат…
– Чего это ты вдруг? – услышала за спиной удивленный Лехин голос, отвела в сторону кисточку с тушью, глянула на него возмущенно.
– А ты чего под руку лезешь? Я ж так могу себе в глаз заехать!
– Ну, извини… У вас в поликлинике нынче посиделки какие, что ли? День рождения у кого?
– Нет… А вообще, да… Да, посиделки у нас сегодня. Отойди, ты мне мешаешь.
– Странная ты какая-то стала, Ань… Ей богу, странная.
– Ну да… – усмехнулась она, пошуровав кисточкой в тюбике и снова склонившись к зеркалу, – если женщина решила себя немного в порядок привести, значит, она странная. А если женщина решила не приводить себя порядок, значит, она вполне нормальная. Зато страшная. Возникает вопрос – какая женщина лучше, странная или страшная?
– Да я ж не о том… Я вовсе не к тому, что ты глаза красишь да кудри вьешь… Мне чего – вей себе на здоровье, если тебе нравится. Я не о том…
– А о чем?
– Ну… Ты другая какая-то стала. Будто бы не в себе последнее время. То маешься, то вдруг подпрыгиваешь ни с того ни сего.
– Леш, кончай философствовать, а? Во-первых, тебе не идет, во-вторых, на работу опоздаешь.
– Ой, и впрямь… – испуганно вздернул он голову к висящим на стене часам. – Все, я побежал… Вечером увидимся!
– Ага… Куда ж мы денемся… – тихо произнесла она, выпучивая глаза и старательно водя кисточкой по нижним ресницам. Потом отступила на шаг в сторону, глянула на себя критически. Встряхнула головой, откинула волосы за плечи. Ну, вот, хоть что-то человеческое прорисовалось…
И долой с себя, ради бога, этот дурацкий свитер! И старые серые брюки, вытянутые на коленках! Что ей, надеть больше нечего? Где-то в шкафу белая блузка висит, ни разу не надеванная. И брюки от выходного костюма есть вполне приличные. Будет вполне классически выглядеть – белый верх, черный низ. Только бы гладить не пришлось, времени-то в обрез…
Кинувшись к шкафу, она торопливо сдернула с плечиков блузку, разыскала брюки, путаясь в штанинах, натянула их на себя. Оп-па… Пояс на талии с трудом застегнулся. С таким трудом, что выплыли и повисли с боков две безобразные складки. О, боже… Когда она в последний раз эти брюки надевала? Теперь и не вспомнить… Поправилась, значит. Растолстела. И не почувствовала ни фига… Вот так деревенские тетки и раздаются вширь – сами не замечают, как эта горестная метаморфоза с ними приключается. Повернувшись к зеркалу боком, зарычала от негодования – ну куда в таком виде пойдешь, вон, как пузо над поясом вперед вывалилось! А может, блузку просто сверху надеть, в брюки не заправлять? Нет, некрасиво. А может, джинсы? Хотя нет, джинсы с нарядной блузкой – вообще дурной тон, наверное. А юбку? Но к юбке ботинки не подойдут, смешно будут смотреться…
Стянув с себя брюки и блузку, она с досадой кинула их на диван, снова подпрыгнула к шкафу, с яростью перебрала висящие на плечиках одежки. Уже понимая, что ничего подходящего не найдет. Чем больше понимала, тем больше успокаивалась этой странною безнадегой. Ну, не найдет. И ладно. И хорошо, что не найдет. А зачем, собственно? Для чего она весь этот утренний цирк затеяла? Чтобы не упасть лицом в грязь перед Александром Синельниковым? А не слишком ли глупо все это выглядит, уважаемая Анна Ивановна, участковый врач Одинцовской поликлиники? Где – вы, и где – Александр Синельников, занесенный в эти забытые богом края волею горестного случая? И вообще – при чем тут Александр Синельников…
Отвергнутые старые серые брюки застегнулись легко, с радостной готовностью, даже полунамеком не обнажая ни одной лишней складки на талии, и свитер с белой полоской принял ее в свои привычные объятия, лаская мягким трикотажем. От этой ласки она только взъярилась больше, даже в зеркало на себя глядеть не стала. Да и времени уже не оставалось – на летучку опаздывала. Вернее, уже и опоздала фактически, чего с ней никогда не случалось. А Леха-то правильно подметил – не в себе она последнее время. Как он там смешно выразился? То маешься, то вдруг подпрыгиваешь? Да уж, хорошо она этим утром «подпрыгнула», ничего не скажешь. А главное, откуда прыть-то взялась? Вроде и не предвещало ничего…
